Годин. Александр Ермак

Что-то вроде того бывает, когда кто-то первый раз звонит тебе по телефону – можешь даже голос не узнать. Как-то не хватает выражения лица другого, его интонаций, не хватает непринужденности. Получается в какой-то степени посторонне.

      Гера прочитала в каком-то американском журнале, что влюбленные отдают от тридцати до ста процентов своих мыслей любимому человеку. Тогда, сказала, я стахановка, перевыполняю норму: четыреста – пятьсот процентов!

      Ницше: „Государство – это организованная аморальность“.

      …

      Сегодня из-за чего расстроилась. Самое смешное – из-за денег. Как говорит Гера, опротивело мне быть бедной. Купила себе туфли, а потом другие, которые больше понравились. И еще кожаный пояс! Потом увидела еще красивее!!!

      …

      Лежу на пляже. Вела разговор с каким-то „биологом“. Больше слушала сама себя и упражнялась составлять полные закругленные выражения.

      Лечу обратно в Москву. Это были самые лучшие каникулярные девять дней.

      Сейчас свободное время рассказать об Ами. Так было здорово эти дни не думать ни о чем, быть спокойной, а спокойствие и уверенность всегда приносили мне успех. Гм, успех. Хорошо звучит. Чувство, что есть незаменимые люди, и для Ами я такая. Может быть, не самая красивая, но незаменимая…»

      «Привет, Stara Gruba!

      Не убивай меня. Честное слово, тысячу раз начинала свои письма то с поздравления с победой по испанскому, то с „я работаю в колхозе“, то с наших нежностей gruba swinka и т. д. (начинаю уже забывать их), то с приветов, посланных тебе Амиром в единственном его письме („убью, зарежу!“), то еще как-то, но, не знаю почему, никогда не дохожу до конца. Есть куча чего рассказать тебе. Начну в хронологическом порядке.

      Чего я себе никогда не прощу – это того, что не осталась с тобой в Москве до конца. Еще в поезде жутко жалела, что как-то плохо мы провели свои последние дни там. Прости старую дуру!

      В поезде ехала с тремя ребятами из Коми. С одним из них пошла в ресторан купить пива и, возвращаясь с бутылками, встретила своего комсомольского секретаря – конечно, я представляла собой прекрасное зрелище. Потом этот парень сказал другим, что я его жена, и до конца поездки я пыталась убедить их, что это неправда.

      Еще в первый вечер дома дала себе обещание, которое ты дала на том семейном празднике весной. Родители ссорятся между собой и со всеми и пытаются поссорить нас с сестрой. Не знаю почему: ревнуют или думают, что Лара подает мне плохой пример. Устраивают всякие сплетни – честное слово. Ей говорят, что я о ней что-то сказала, а потом мне – что она обо мне…

      С Ларой вроде все окей, но уже чувствуется отчуждение (когда я приехала, она не встречала меня на вокзале, а пошла в театр – тогда был ваш театр Шайны). Может быть, не имею право на это сердиться – не знаю. У нее уже и сын – Мирон, родился 27 июля. То есть у нее свои большие заботы.

      Позвонила разным подружкам. Встретились небольшой компанией. Все время думала о тебе и Амире, стало кисло на душе, я ушла. (Месяцем позже приехала Мила, встретилась с Гришей – кстати, она его otperdolila, – и он сказал, что ему сказали,