Годин. Александр Ермак

война, то жить членам экипажа на поле брани положено лишь эти самые сорок минут. Зачем тебе комфорт, удобства? Как-нибудь стерпишь. Сорок-то минут.

      Еще во время тренировок, дневных и ночных стрельб на полигоне Алексей понял, как важно правильно готовить боевую машину к действию. После первых же выстрелов, которые были очень удачными – точно поразили мишень, у него в глазах вдруг все помутилось, к горлу подошла синяя тошнота. «От радости что ли такое со мной?» – подумал и уже чуть не потерял сознание, когда услышал голос командира экипажа: «Открыть люки!»

      Остановились, провентилировали танк, с ужасом глядя на зеленые физиономии друг друга. Оказалось, что чуть не угорели всем экипажем: не проверили нагнетатель, который создает избыточное давление внутри башни, и отработанные пороховые газы после выстрела вылетели не в ствол, а в боевое отделение. Вовремя сообразил командир экипажа, а то могли бы уже никогда не прийти в себя.

      А на следующий день Годин познакомился с «джином». Во время стрельбы из пушки в башню через плохо почищенный клин-затвор прорвались вообще не выгоревшие пороховые газы: раскаленная, как в газовой горелке, струя. Отклонись Алексей чуть в сторону – и голова превратилась бы в головешку. Как же они чистили потом этот клин-затвор весом под семьдесят килограммов! Его сначала еще и снять надо было, вытащить из башни. Чуть не размозжили кисть механику-водителю, когда клин-затвор начал соскальзывать на край люка. Тот чудом успел выдернуть руку из-под поехавшей не в ту сторону железяки.

      В конце учебных стрельб впопыхах загнали в ствол лишний снаряд, а команды «Огонь!» не последовало. Что делать? По инструкции пушка разряжается исключительно выстрелом. Но тогда пришлось бы отчитываться за этот лишний, потраченный неизвестно на что снаряд. Командир экипажа приговорил:

      – Делать нечего: будем выковыривать его обратно с помощью деревянной прокладки и шомпола.

      Это было непросто и жутковато. На полигоне им показывали выгоревший изнутри танк. Оплавившийся металл. От человека остается кучка пепла. Если, конечно, ударной волной не разнесет по окрестностям вместе с металлическим фаршем. И хоронить будет нечего…

      То один, то другой сослуживец бросал в сердцах:

      – Танк – это гроб на гусеницах!

      Но все в минуты отдыха с удовольствием пели неизвестно кем сочиненную песню:

      «На поле танки грохотали,

      Солдаты шли в последний бой,

      А молодого командира

      Несли с пробитой головой.

      По танку вдарила болванка,

      Прощай, родимый экипаж,

      Четыре трупа возле танка

      Дополнят утренний пейзаж…»

      Под печальные жесткие военные песни сразу вспоминались мама, отец, сестренка и, конечно, такая мягкая на ощупь Катя. Вот и очередное ее письмо: ждет, расписывает, какой будет свадьба, где и как ее проведут. И такие особенные слова: первая брачная ночь…

      Родители стали больше писать о здоровье, о каких-то недомоганиях, снадобьях. Лиля, наоборот,