Годин. Александр Ермак

оборудованной в ремонтной части. Прапорщик-кузнец в грубой робе выковывал какую-то деталь то ли для танка, то ли для дачи кого-то из командиров. Алексей подметал окалину, таскал уголь, а то качал меха, засматриваясь на огненную работу. Твердая сталь, раскрасневшись, побелев, становилась мягкой, податливой. Прапорщик бил то большим молотом, то малым, и металл поддавался, принимал форму, которой добивался кузнец. Годин не мог оторвать взгляда от стальной метаморфозы. С таким же восторгом он смотрел в Потаповке на консервную банку, в которой на костре плавился, превращался в жидкость твердый свинец, на кальций, во время школьного факультативного занятия бегавший по воде и превращавшийся в ничто – в дымок.

      Перед обедом в кузницу заглянули щербатый и прыщавый, кивнули в сторону Година:

      – Работает?

      Прапорщик равнодушно пожал плечами:

      – Работает.

      – Ну-ну, – прыщавый «дедушка» бросил дымящийся «бычок» к ногам Година, посмотрел на него: – Денег достал?

      – Нет…

      – Смотри, мы тебя предупредили…

      Кузнец все так же продолжал заниматься своим делом. Бил молотом по наковальне. Незлобно матерился, когда сталь не хотела гнуться, ложиться по нужному профилю.

      В эту ночь увели очередного «духа». У Година оставалось еще два дня. Он хотел спать, но не засыпал. В полусне-полубреде размышлял о том, что можно выковать меч на кузнице и перерубить всех «дедушек» в туалете. Кровью забрызгать стены, залить пол. Чтобы в густой красной луже плавали обрубки щербатого, прыщавого и остальных пятерых «дедов»-садистов.

      Днем, однако, мозг начинал работать вполне здраво. Алексей вспоминал синюю папку и, конечно, думал о том, что, может быть, напрасно бросил институт. Перебивался бы себе там с «тройки» на «тройку» и как-нибудь закончил бы. Потом как-нибудь отработал бы в школе три года «молодым специалистом» и как-нибудь жил дальше. Как-нибудь…

      Нет, «как-нибудь» прожить жизнь его не устраивало. Но, с другой стороны, «как-нибудь» – это все же не постоянный голод, холод, недосыпание, грязная работа, унижения. «Какая-никакая» – хоть и какая-никакая, но все-таки человеческая жизнь. А человек ли он здесь сейчас? Или действительно всего лишь «дух»? «Дух» – кто-то очень точно дал определение существованию молодого солдата.

      Очень хотелось жить нормальной, полноценной жизнью. Годин смотрел на то, что происходит вокруг, и понимал, что бороться нет смысла: «деды» сильнее и, главное, сплоченнее. Физически и морально слабые «духи» объединяться не хотят, терпят и пережидают. Мечтают стать «дедушками», чтобы, в свою очередь, самим бить молодых солдат, отыграться на новых «духах» за свои унижения, недосыпания, недоедания.

      Алексей никого не хотел бить и не хотел, чтобы били его. И помочь ему некому. Годин уже знал, что офицеры сделают все, чтобы замолчать, замять любой конфликт, происшествие. Командиры готовы на все, чтобы ничего не просочилось за пределы части. Они тоже, прежде всего, думают о собственной шкуре. За инцидент с подчиненными по головке не погладят: не присвоят очередного звания, переведут не на самую приятную должность.

      В