Михаил Лермонтов. Один меж небом и землей. Валерий Михайлов

Лермонтова.

      Ужель единый гроб для всех

      Уничтожением грозит?..

      …………………………

      Теперь я вижу: пышный свет

      Не для людей был сотворен.

      Мы сгибнем, наш сотрется след,

      Таков наш рок, таков закон;

      Наш дух вселенной вихрь умчит…

(«Отрывок», 1830)

      В конце 1830 года, чуть ли подряд, он пишет три стихотворения о смерти.

      В сырую землю буду я зарыт.

      Мой дух утонет в бездне бесконечной…

(«Смерть» – «Закат горит огнистой полосою»)

      Одиночество, прощание с любовью, безнадежность… бесконечная бездна, что так близка… – вот что на душе у юноши, который любуется, словно бы напоследок, закатом, горящим огнистой полосою.

      И в следующем стихотворении он снова мог бы – до бездны бесконечной – утонуть в расхожих образах романтизма, как вдруг в нем пробилось русское, простонародное, чего, казалось бы, никак нельзя было ожидать в шестнадцатилетнем юноше-«барчонке»:

      Оборвана цепь жизни молодой,

      Окончен путь, бил час, пора домой,

      Пора туда, где будущего нет,

      Ни прошлого, ни вечности, ни лет;

      Где нет ни ожиданий, ни страстей,

      Ни горьких слез, ни славы, ни честей;

      Где вспоминанье спит глубоким сном

      И сердце в тесном доме гробовом

      Не чувствует, что червь его грызет.

      Пора. Устал я от земных забот.

(«Смерть» – «Оборвана цепь жизни молодой»)

      Пора домой… доме гробовом… – то ли по наитию сказано, то ли песню крестьянскую в селе услышал, – но как это по-русски!.. Недаром в народе и гроб-то зовут домовиной, домовищем. (Тут припоминается крестьянская песня про перевозчика-водогребщика, что «на старость запасла» матушка Александра Твардовского: «Перевези меня на ту сторону, / Сторону – домой», то простодушное и высокое прощание с земной жизнью, что потрясает в его цикле «Памяти матери».)

      Юноша Лермонтов, разумеется, на самом деле еще далек от расставания с землей, он просто-напросто изнемогает в «самолюбивой толпе», среди «коварных» дев, изнемогает – от стихийной силы собственных чувств, такой могучей, что она приносит только мучения.

      И, наконец, третье стихотворение «Смерть» – «Ласкаемый цветущими мечтами…».

      Здесь, впервые для себя, Лермонтов затрагивает тему сна во сне (во всей мощи гения он воплотит ее в конце жизни в своем шедевре «Сон» – «В полдневный жар в долине Дагестана…»):

      Ласкаемый цветущими мечтами,

      Я тихо спал, и вдруг я пробудился,

      Но пробужденье тоже было сон…

      В двойном обмане сновиденья ему чудится собственная смерть – и, находясь «между двух жизней в страшном промежутке надежд и сожалений», он никак не может понять:

      …как можно чувствовать блаженство

      Иль горькие страдания далеко

      От той земли, где в первый раз я понял,

      Что я живу, что жизнь моя безбрежна…

      И тут, пробуждаясь в новом сне, он словно оказывается в новом своем существовании:

      И через мгновенье снова жил я,

      Но