Популярная музыка из Виттулы. Микаель Ниеми

раз с отсутствующим взглядом съедал ее. Еще неизвестно, что противней. Однажды, когда он был у меня в гостях, я сказал ему, чтоб он так не делал, но Ниила только невинно похлопал глазами. И через минуту снова взялся за свое.

      Самое странное, что Ниила не умел говорить. Ему ведь целых пять лет. Иногда он открывал рот, словно собираясь сказать; было слышно, как в горле у него клокочет слизистый ком. Раздавалось харканье – казалось, вылетает пробка. Но на этом Ниила останавливался и пугливо замолкал. Он понимал мои слова, это было видно, – с головой у него было все в порядке. Но что-то в нем перемкнуло.

      Наверное, сказалось то, что его мать была родом из Финляндии. Молчаливая сама по себе, она была к тому же представительницей многострадальной страны, которую терзали гражданские, белофинские и мировые войны, в то время как ее жирная западная соседка продавала железную руду нацистам и тем разбогатела. Женщина, чувствующая свою неполноценность, она хотела, чтобы ее дети имели то, чего не было у нее самой, – дети должны стать настоящими шведами, поэтому она больше старалась научить их шведскому, а не родному финскому. Но шведский она знала с грехом пополам, потому и молчала.

      У меня дома мы частенько сидели на кухне: Ниила любил радио. В отличие от его матери, моя всегда оставляла радио включенным, и оно целыми днями бубнило фоном. Неважно о чем – это могла быть любая передача от “Авторадио” и “Наших праздников” до колокольного звона в Стокгольме, курсов языка и богослужений. Сам я никогда не слушал – в одно ухо влетало, из другого вылетало. Ниила же, напротив, по-моему, обожал сам звук, который постоянно нарушал тишину.

      Как-то после обеда я твердо решил, что научу Ниилу говорить. Поймав его взгляд, я ткнул себя пальцем и сказал:

      – Матти.

      Потом показал на него и стал ждать. Он тоже стал ждать. Я подался вперед и сунул свой палец ему в рот. Ниила разинул пасть, не издав ни звука. Я стал мять ему горло. Ему стало щекотно, он стряхнул мою руку.

      – Ниила! – сказал я и приказал ему повторить. – Ниила. Скажи: Ниила!

      Он уставился на меня как на дурачка. Я ткнул себя между ног и сказал:

      – Писька!

      Услыхав пошлость, он смущенно улыбнулся. Я показал на мою задницу:

      – Жопка! Писька и жопка!

      Ниила кивнул и снова прильнул к радио. Тогда я показал на его зад, изображая, как из него что-то вылезает. Вопросительно посмотрел на него. Ниила откашлялся. Я замер в ожидании. В ответ – молчание. Разозлившись, я повалил Ниилу на пол, принялся тормошить его.

      – Какашка! Скажи: ка-каш-ка!

      Он молча вырвался. Кашлянул, поворочал языком, словно разминая его.

      – Soifa, – вдруг вымолвил он.

      Я остолбенел. Я впервые услышал его голос. Совсем не детский, густой, сиплый. Не особо приятный.

      – Чего?

      – Donu al mi akvon.

      Опять. С минуту я сидел огорошенный. Ниила говорит! Он начал разговаривать, вот только я его не могу понять.

      Ниила с достоинством поднялся