Искушение. Максим Анатольевич

видно будет.

      – Что… видно будет? Я сейчас, Оля, не шучу. Между прочим – не в санаторий уезжаю. Ты знаешь, всякое может случиться. Я просто хочу, чтобы ты знала о моем к тебе отношении… Ты за меня пойдешь?

      – Перестань, Вадик. Глупости какие…

             И все. Примерно через год Ольга вышла замуж за его одноклассника. Она так никогда и не узнала любви человека, лежащего теперь без сознания на поляне далекого украинского леса. Как-то раз, стоя в наряде, он прочел в дембельском альбоме одного из старослужащих стихотворение, возбудившее в душе чувство непреодолимой тоски по Ольге. Возбудившее – и тут же охладившее к ней навсегда:

      «Ладно, солдат – ничего, что война,

      Главное – жив. Сочтешься.

      Плюнь на неё – ну, не знала жена,

      Что не убьют, вернешься.

      Слезы для старых, а ты молодой:

      Всё еще будет, будет.

      Ты в лазарете, а значит – живой.

      Кто же за жизнь осудит?

      И не смотри, что глаза отвожу,

      Сам поначалу злился:

      Что твоей маме потом расскажу –

      Сын недозастрелился?…

      Врач что-то врет, о здоровье твердит –

      Ты этот бред не слушай:

      Ранен без боя – почти что убит,

      Если стрелялся в душу…»

             Представив себя лежащим на больничной койке после самострела, Вадим дал себе слово не написать Ольге больше не единого письма. «Да и хрен с ней» – много раз повторял потом про себя Ковалев…

      – Что случилось, Ковалев? Кто стрелял?

             Темно-зеленая косынка была завязана на худой шее командира. Над косынкой тряслась озабоченная голова Бедного, то и дело сплевывавшая в сторону. Недели две назад он бросил курить и вместо этого стал плеваться, как сумасшедший. Острые на язык матросы тут же пошло окрестили его «Концом». Прозвище настолько всем понравилось, что очень быстро было принято на вооружение даже служившими с Бедным офицерами.

      – Кто ранил, боец? Ты меня слышишь?

      – Да…так точно, слышу. Никто.

      – Откуда дырка в спине, твою мать?

      – Это гвоздем…Я упал в доме.

      – Был там кто-нибудь?

      – Никак нет, пусто там. Я побежал по полю, потом снова упал…. Наверное.

      – Мудак!

      – Виноват, товарищ старший лейтенант.

             Спину приятно обнимала тугая повязка. Шурик, он же Саша Корин, сочувствующе подвинул к Вадиму разогретую банку тушенки и пачку галет. Ни хлеба, ни шоколада ему почему-то не предложили. Конец разрешил группе отдых на полтора часа:

      – Всем отдыхать. Ковалев – бдить. Толмачев и Воробей! Раскидать Ковалевский рюкзак на двоих, потом отдых. Действуйте. Корин!

      – Я!

      – Ты видел в доме окровавленный гвоздь?

      – Никак нет, товарищ старший лейтенант,… то есть да.… Где?

      – В доме, Корин. Ты глухой?

      – Никак нет – зрячий.

      – Глухой, Корин – это значит с бананами в ушах, а не в глазах. Ты в доме видел гвоздь,