О геологии, происшествиях, случаях на охоте и рыбалке. Книга 2. Анатолий Музис

гальку покрупнее, повертел в руках, рассматривая – что же в ней интересного? Затем хозяйственно выдернул из бревна топор и ударил обушком, обнажив кольцевой желто-розовый узор.

      – Герасим! – вздрогнул Нюкжин.

      – Камень… – пожал плечами Полешкин. – Что его жалеть?

      – Посмотри, какую красоту испортил.

      – От одного не убудет.

      Нюкжин смотрел в равнодушные глаза Герасима, но видел, какими безумными они были, когда тот стрелял сохатого.

      – Они что, драгоценные? – спросил Андрей.

      – Полудрагоценные. Сердолик – это минерал группы халцедонов желто-оранжевой окраски.

      Оникс

      – Кулоны из них можно делать или брошки, – заметил Герасим. – Завтра отберем пробы на анализы, ящика два-три, – продолжил свою мысль Нюкжин.

      – Лодки перегружены.

      Герасим не вспомнил про перегруженные лодки, когда стрелял сохатого. Но он прав: они уже отобрали пять ящиков проб и образцов, теперь еще сердолики и образцы с пестрого обрыва. И мясо! Увести такой груз на трех лодках невозможно, хотя две из них отличные понтоны-«пятисотки».

      – Придется ладить лабаз.

      – Вертолет нужен, – подсказал Гегасим.

      – Хорошо бы…

      – Я думал, лабазы устанавливают только в лесу, – удивился Андрей.

      – То охотничьи, вроде высоких полатей. – сказал Герасим.

      – А здесь, типа колодезного сруба, – пояснил Нюкжин. – Его заваливают камнями, чтобы «дурная» вода не смыла. Поверх ящики. А к срубу – шест с флагом. В горы летают часто. На обратном пути могут завернуть на наш лабаз.

      – Лучше бы они прилетели пока мы здесь, – снова подсказал Герасим.

      – Лучше! Так ведь не прилетят.

      – Может запросим? – Герасим взглянул на часы. – Еще нет восьми.

      – Что ж, попробуем, – согласился Нюкжин.

      «Генеральская» выглядела не обжито. Спальные мешки в чехлах, ящик с канцелярией, рюкзаки хотя и на своих местах, но не распакованы. А, главное, нет жилого человеческого тепла, которое сразу чувствуется, когда палатка простоит несколько дней. И сумеречно, не то, что на солнечной косе.

      Пока Герасим подключал рацию и настраивался на нужную волну, Нюкжин набросал короткий текст. Сообщил, что на косе оставят лабаз с пробами. Запросил: возможен ли попутный рейс завтра? Если «да», то пусть доставят хлеб, масло, пол мешка сахара и тарные ящики. Но ждать они не могут.

      Герасим поймал волну базовой радиостанции и, выждав момент, послал в эфир свои позывные. Выслушал что-то и снова застучал ключом. Его лицо стало сосредоточенным и отрешенным.

      Нюкжин не мог знать, о чем они переговариваются, но потому, как Герасим считывал текст радиограммы, догадался, что связь с базой установлена.

      Но вот Полешкин переключил приемо-передатчик на микрофон.

      – РСГТ! РСГТ! Здесь РЗПС! Как слышите? Прием!

      – Здесь РСГТ! Слышу нормально, – ворвался в тишину палатки голос Прохорова. – Что у Вас еще? Прием.

      – РСГТ! Небольшое уточнение. Мясную тушенку не надо.