Похождение одинокой женщины. Ланиус Андрей

Шурочка, узнав его по голосу, едва удержалась на ногах.

      Ибо человек, находившийся на другом конце провода, был ни кто иной, как Каланов.

      Никогда прежде, ни разу за весь период замужества Томилы, он не звонил Шуре и даже не обращался к ней напрямую с каким-либо вопросом в тех редких случаях, когда они пересекались в домашней обстановке.

      Она не успела еще осмыслить ситуацию, как первая же фраза Каланова окончательно сбила ее с толку.

      – Вы уже обедали, Александра Михайловна?

      Ух, ты! Он обращался к ней на «вы», да еще по имени-отчеству!

      – Да… нет… собираемся с девочками… – растерянно пробормотала она.

      – Давай-ка пообедаем вместе, не возражаете? Я вас приглашаю. Через полчаса буду ждать в машине в конце квартала, за углом. Не надо, чтобы ваши коллеги видели нас вместе, согласны?

      – Да-да, конечно, я понимаю…

      Но она ничего не понимала. Она пребывала в полном смятении.

      – О нашем разговоре никому ни слова, особенно Томиле. Ну, до встречи!

      Господи, что же означает это приглашение?!

      13.

      Везет же ей в последнее время на званые обеды с людьми из другого мира!

      Сначала Шумайлов, теперь вот Каланов.

      Но зачем ее зовет этот загадочный человек?

      А вдруг он что-то узнал?

      Вдруг начнет расспрашивать про любовные тайны Томилы?!

      Чуточку успокаивало лишь то, что в медном басе Каланова она не уловила агрессивных ноток.

      Но разве угадаешь, что на уме у столь властной персоны?!

      Томила не раз повторяла, что она из своего Триши веревки вьет.

      Может, и так.

      Но Шуре он внушал один лишь священный ужас.

      В этом чувстве, как ни странно, отсутствовала неприязнь, напротив, Каланов был даже по-своему симпатичен ей своей основательностью, монументальностью, всем своим суровым обликом, который ассоциировался с представлениями о порядке.

      Всё же должны были существовать в неприкаянном обществе люди, при одном взгляде на которых рядовой человек преисполнялся серьезности, вспоминал вдруг, что делу – время, а потехе – только час, и этот час давно прошел.