Попутный ветер. Екатерина Анатольевна Горбунова

Быстро записала вас в родственники и не подумала, что вам может не понравится сестра вроде меня. – Летта улыбнулась и вдруг стала почти хорошенькой, так что Олаф не мог не улыбнуться в ответ.

      Олаф снял куртку. Расстегнул рубашку и ослабил пояс. Скинул тяжелые ботинки. Расслабленно опустился в кресло. Оно заскрипело, проминаясь под телом. Спать юноша не собирался, но состояние покоя было упоительно, каждая мышца отозвалась сладкой истомой. То же, должно быть, испытывала и Летта. Девушка расстегнула верхние пуговички рубахи и, сняв башмачки, поджала ноги под себя. Как ребёнок, попрыгала на постели. А потом прилегла, поглядывая на проводника из-под белых ресниц.

      – Спите, – посоветовал он. – Если вам удастся заснуть до того, как распоется тэссерист, будет отлично.

      – Музыкант ваш знакомый? – предположила Летта.

      – Это так заметно? – удивился Олаф.

      Она кивнула.

      – Я ушёл из дома, когда мне едва исполнилось четырнадцать, много странствовал. Пару раз пересекался с этим соловьем. В какой-то момент мне даже казалось, что я по горло сыт его песенками. Но сегодня выяснилось, что не всё потеряно, – ответил юноша, не вдаваясь в подробности, и прикрыл глаза, словно решил подремать.

      Он почему-то боялся, что более подробный рассказ воскресит ненужные воспоминания, разбередит старые раны, поднимет прошлое со дна души. Хотя спутница к откровенностям не принуждала и лишних вопросов не задавала, можно было легко перейти грань. А делиться своим прошлым Олаф не собирался.

      Девушка устроилась на постели поудобнее, повозилась немного и тоже притихла. Юноша мог поклясться, что его спутница бодрствует, как и он, может быть, вспоминает родителей, или дядю, сестёр, своего несостоявшегося жениха? Почему-то это предположение царапнуло душу. Как Летта отзывалась о нем? Красив и умён? Олаф заворочался в кресле. Оно заскрипело и застонало, словно терзаемое застарелым ревматизмом. Эти звуки оказались весьма созвучны мыслям, и раздражали. Проводник снова замер, стараясь не думать вообще ни о чём.

      Некоторое время тишину нарушало только потрескивание огня в камине. Потом снизу послышалась возня, глухое бормотание, и негромкий перебор тэссеры. У старого знакомца Олафа была досадная привычка петь тогда, когда все другие собираются ко сну. Почему-то муза посещала его именно в такое время. Что ж, это уже мелочь, по сравнению с прошлой ночью. Лучше незатейливые песенки, чем рык недоеда.

      Хотя Олаф спать не собирался. Он планировал разобраться, что за запах отчаяния заполонил привал. Ни один из виденных людей не испытывал этих эмоций. Значит, где-то поблизости находилась ещё одна живая душа, и она томилась, потеряв последнюю надежду. Слуга? Член семьи Смута? Случайный гость? Почему ему плохо? За какой дверью его искать? И, в конце концов, как представить и объяснить поиски, чтобы не выдать своего дара?

      Мысли Олафа прервал глубокий вздох девушки. В её запахе почувствовался легкий цветочный оттенок светлой грусти.

      – Мама тоже играла на тэссере. А