Председатель. Юрий Нагибин

лютой смертью казнили, а она… замерла. Так и жила при мне тихой тенью. У меня за нее все сердце изболелось. И вот… видите… – Она поднесла руку к горлу.

      Якушев как-то странно посмотрел на председательницу.

      – Пойду я, товарищ Якушев, у меня еще делов полно, а сейчас мне малость с собой побыть надо…

      – Папаня приехал! – звенит детский голос.

      На Василии Петриченко, Софьином муже, повис десятилетний пацан, а пятилетняя дочка, даже не соображающая толком, что этот человек в военной форме, пахнущий сукном и кожей, ее отец, на всякий случай завладела ногой в кирзовом сапоге.

      Василий целует жену в помертвевшее от счастья лицо, целует плачущую мать… Его ширококостное, грубо красивое лицо стало слабым от нежности и любви. Софья оторвалась от мужа, как от родника с ключевой водой, метнулась сама не ведая куда и опять приникла к мужу.

      – Ну будет, будет!.. – пытается овладеть положением Василий. – Я ж насовсем прибыл в ваше распоряжение… Вот гостинцы привез.

      Трясущимися руками он развязал заплечный мешок и достал банки с американскими консервами.

      Софья в растерянности трогает банки.

      – Красивые!.. Я их на комод поставлю!

      – Вот чудачка! – смеется Василий. – Нашла чем любоваться!.. – Осекся, помрачнел. – Наголодались вы, бедные!

      Достал из рюкзака пачку сахара, разорвал, протянул кусочек дочери. Та не берет.

      – Да это ж сахар, дурочка! Нешто ты сахара не видала?

      – Как – не видала? – вмешалась мать. – Что ты, Вась, не такие уж мы бедные.

      – А мы тебе баньку стопили, – сказала Софья. – Зараз пойдешь или раньше перекусишь?

      – Мы чисто ехали, с банькой можно и погодить. А нельзя ли штофик «Марии Демченки» спроворить?

      – Мы думали, ты от «Демченки» отвык. Московской купили.

      Василий благодарно чмокнул жену.

      – Ну, а закусочка у нас своя – берлинская! – нарочито бодро сказал он, чтоб жена не стыдилась понятной своей бедности.

      – Мы в садике накрыли, – сказала Софья.

      – Пошли в садик! – согласился Василий. – И это с собой заберем! – Он прихватил свой консервный запас, дал по свертку ребятишкам. – Мы по-солдатски: рраз-два, и готово!

      Вся семья выходит в садик. Здесь под рябиной накрыт стол, не так чтобы роскошный, но обильный, а по трудному послевоенному времени даже и более того: подовые пироги, толстая яичница на сале, холодец, разные соленья и моченья, бутылки с водкой, жбан с квасом.

      – Уж не обессудьте… – робко сказала Софья.

      – Гм… гм… – закашлялся Василий и поскорее сунул под лавку свои консервы…

      …В первый момент не понять даже, что это – рука или нога в причудливых золотых браслетах. Потом становится ясно, что это голая по локоть, загорелая, крепкая мужская рука, на которой застегнуты браслеты золотых и позолоченных часов. Чьи-то пальцы расстегивают браслеты и снимают часы: сперва с одной, потом с другой руки. А вот и нога обнажилась, с лодыжки снимают еще две пары часов.