Угли войны. Гарет Л. Пауэлл

чем он совсем затонул.

      Одом пригубил чай и сказал:

      – И ты сознательно подвергла риску команду и себя.

      – Это был рассчитанный риск.

      Посланник откинулся назад и побарабанил пальцами.

      – Нет, капитан, – возразил он и легонько отодвинул чашку с блюдцем. – Для рассчитанного риска у тебя не хватало данных. Принятое решение было необдуманным и привело к смерти члена команды.

      – Я… – голос у меня дрогнул, – я сожалею, посланник.

      Я приготовилась к разносу, но вместо этого он с заметным усилием сдержался. Потер виски, прикрыл глаза, вздохнул:

      – Помнишь наш девиз? Девиз, завещанный нам твоей же прапрабабкой?

      – «Жизнь превыше всего».

      – Превыше всего, капитан. Превыше всего!

      Он сел ровно и добавил:

      – Будет проведено полное расследование. По регламенту, я до тех пор должен отстранить тебя от полетов, но…

      – «Хейст ван Амстердам»?

      – Боюсь, что так.

      – Что-то еще стало известно?

      – Только то, что содержалось в первом сигнале: он атакован в Галерее.

      – Атакующий не опознан?

      – Никаких примет.

      Я устало смахнула пылинку с колена и попросила:

      – Мне понадобится новый медик.

      У нас и до того не хватало рук.

      – Когда уходите?

      Одом ногтем вычертил на столешнице прямоугольник, под ним проступил экран.

      – Через четыре часа, как только заправимся, – ответила я.

      Он всмотрелся в голубое сияние экрана, нетерпеливо ткнул в пару иконок:

      – Через три – пришлю.

      – Благодарю, посланник, – сказала я и встала. – Что-то еще?

      – Пока нет, – буркнул он и ворчливо добавил: – Просто постарайся возвратить в целости корабль и команду.

      Он мог не уточнять, что, когда вернусь, он разнесет меня по косточкам, согласно уставу.

      7. Аштон Чайлд

      Какой там аэродром: несколько построек да расчищенная полоска земли, со всех сторон окруженная густыми вонючими джунглями. Стоило сделать шаг из сравнительно прохладной конторы, вечерний воздух хлестнул по лицу, словно фланелевой тряпкой, которой вчера подтирали мочу. За изгородью периметра качались деревья, косматые кроны склонялись под тяжестью поникших листьев. В гнилом воздухе орало и выло зверье, а стаи серебристых летучих скатов поднимались в небо на кожистых перепонках крыльев.

      Протолкавшись сквозь стену зноя, я добрался до гражданского торгового поста на краю поля. Идти пришлось вдоль полосы, мимо ангаров и полудюжины громоздких транспортных самолетов, выстроившихся на бетонке в ожидании погрузки.

      Меня держали здесь, на экваторе Сикола, восемнадцать месяцев, с самого начала восстания, а я – и мой желудок – все не могли привыкнуть к всепроникающему зловонию гниющей листвы. Я мечтал о прохладе севера. Пока добрался до поста, волосы прилипли к потному лбу, а нос и горло от смрада залепило слизистой пленкой.

      Торговый пост был большим одноэтажным сооружением из бамбука и ржавой жести. Внутри бо́льшую часть места занимал