«И в остроге молись Богу…» Классическая и современная проза о тюрьме и вере. Антон Чехов

вдруг за стеной, покрывая все остальное, грянул выстрел… Слабый, беспомощный стон пронесся за ним беспредметною жалобой, и затем на мгновение все стихло…

      Только дальнее эхо пустынного поля с печальным ропотом повторяло последние раскаты ружейного выстрела.

      1885 г.

      По пути

      Глава I

      Лихо взлетев на пригорок, тройка остановилась, ямщик сошел с козел и стал оправлять разладившуюся упряжь.

      Седок, пробужденный внезапной остановкой, высунул голову из-под шинели, потом потянулся и сел в просторной повозке, стараясь не потревожить спавшего рядом мальчика.

      – А? Что такое? – спросил он, зевая.

      Денщик, который крутил, сидя на облучке, цигарку из толстой бумаги, ответил не торопясь:

      – Ничаво, ничаво! Сечас поедем, ваше высокородие. Недалече!

      Колокольчик под дугой коренника звякнул несколько раз, оставив в воздухе мягкий отголосок. Ветер шевелил гривы лошадей и шелестел в придорожных кустах. Седок, офицер лет около пятидесяти, снял мохнатую папаху и посмотрел на небо. Денщик скрутил цигарку, взял ее в зубы и, добывая из кармана спички, сказал:

      – Партия, ваше высокородие.

      Офицер встрепенулся, черты его румяного лица приняли определенное начальственное выражение, и он посмотрел вперед.

      Дорога сбегала в долину и опять полого подымалась кверху длинным «тянигужом». На подъеме она, казалось, жила, шевелилась, кишела серыми движущимися точками. Кое-где можно было различить телеги, которые казались отсюда странными насекомыми… Вся масса тихо, почти незаметно на этом расстоянии, ползла кверху…

      – Расползлись, канальи, точно овцы, – сказал офицер с неудовольствием. – И конвоя не видно…

      – Вон они, забегали… – сказал денщик, закуривая и улыбаясь. – В телегах спали, видно…

      – Ничего! – уверенно прибавил ямщик, взбираясь на козлы. – На слово партия идет… Фролов за старосту. Спи знай!

      – Фролов… Какой Фролов? – спросил полковник. – Бродяга? По прозванию Бесприютный?

      – Ну! Он самой… Фролов по всей Сибири человек известный. Можно сказать, знаменитый бродяга… Сказывают, – не знаю правда, не знаю нет, но будто в Питербурхе и то Бесприютного знают…

      – Фролов… – сказал офицер задумчиво. Он вспомнил себя молодым урядником, вспомнил первую партию, которую конвоировал, и молодого бродягу и прибавил: – Да, вот она, жизнь…

      – Так точно, – отозвался с козел денщик, пуская в воздух синюю струйку дыма.

      Замечание офицеру не понравилось.

      – Дурак ты, Климов, ей-богу! Ну что «так точно»?.. Я вообще говорю: жизнь!.. А ты: так точно!.. Глупо, братец.

      – Да ведь и я, ваше высокородие, вопче… Самая это собачья жизнь, бродяжья.

      – А, ты вот насчет чего! Привычка, говорят, вторая натура.

      – А я что же говорю: натура волчья, в лес тянет.

      Почему-то и это замечание не удовлетворило офицера…

      – Э!