Плач по Александру. Геннадий Николаевич Седов

платит мало, вот и кормятся собственным трудом что твои крестьяне. Смех, да и только! Зачем, непонятно, джигиту спину гнуть от зари до зари? На коня вскочил, шашка на поясе, винтовка в чехле. Айда в набег за добычей! Табун у соседей угнал, быков, баранов увел. Живи, не скучай!..

      Приставленный следить за ним есаул Савастьян объяснил: стрельцам и казакам молодецкие эти шалости строго заказаны, за воровской набег, если познают, в Астрахани, головы лишишься в два счета. На то, мол, и поставлено государево воинство на границах державы, чтобы разбой пресекать какой ни на есть.

      «А уж самим баловать и думать не моги»…

      От Савастьяна он впервые услыхал: летом собираются перевести его из крепости. Говорят, вроде бы, в Москву. Одного, без свиты.

      «Повеселишься, брат, – уверял Савастьян. – Жизнь в Москве малина. Трактиров тьма, девки как на подбор, веселые, ядреные. Сам не бывал, люди сказывали. По Волге-матушке поплывешь, Россию узришь. Лепота!»

      Опять в дорогу. В неизвестность, к новым людям. Слова не проронил услышав от отца, что едет заложником к русским. Надо, так надо: не маленький, понимает. Зубы стиснул, терпел. Чего еще от него хотят? Повезут неведомо куда, разлучат с аталыком. Убили бы сразу, не мучили.…

      Год миновал, как они с Ильясом в Терском городке. Осмотрелись, пообвыкли. Воздух здешний пахнет травами предгорий. Рожденная снежниками Эльбруса, добегающая последние версты к морю река, как далекая весточка из родных мест. Он уже немного балакает по-русски, завел знакомства с иноземными купцами, у которых покупает одежду и снедь. Ходит в гости к соотечественникам-узденям живущим в казачьей слободе, охотится в окрестностях на диких гусей и кекликов под присмотром Савостьяна, играет вечерами в шашки и нарды с соседями по аманатной избе, молодыми мурзами, заложниками, как и он: андреевским Чугуком, хайдацким Амиром, тарковским Хамбеком. Жить можно…

      – Не хочу в Москву, Ильяс. Никуда больше не хочу! Я не невольник, князь! Меня не на базаре купили!

      Молчит стоя на коленях Ильяс, бьет поклоны Аллаху.

      Молиться ему с Ильясом теперь заказано: у них разные боги. Прошлый месяц повели его в церковь на площади. Заставили повторять за русским кадием слова священной книги, большую часть которых он не понимал. Каяться заставили в грехах, отрекаться от неведомого Сатаны, произносить заученную фразу: «Алчу сочетаться с Иисусом Христом!» Помазали чем-то пахучим, окунули голову в бочку со священной водой, нарядили в белые одежды. Обвели три раза вокруг бочки, срезали клок волос, повесили на шею крестик. Объявили: нет для него больше Аллаха. И имени мусульманского больше нет. Отныне он раб божий Александр, православный …

      – Бисмилло рахмон рахим!

      Коленопреклоненный аталык бьет закрыв глаза поклоны в сторону Мекки.

      «Как они там, на небесах, делят между собой молящихся? – силится он понять. – Триединый русский Бог и наш мусульманский Аллах? Спросить, разве, у отца Никодима?»

      Лезет за ворот рубахи, достает оловянный крестик на ленточке, смотрит на прибитого к кресту