Вернуться по следам. Глория Му

была привычка).

      Деревенские дрались проще, били обычно в морду или в пузо, а сверхзадачей считалось повалить и забороть противника (при общем веселье – повалить и забить ногами), так что новинки, предложенные мной, – бить по ушам, по голени и кидаться под ноги – вызвали опять же некоторое удивление.

      На меня навалились несколько человек, и я словно оглохла от боли. Все звуки слились в какой-то далекий рев, ну вы знаете, если когда-нибудь вас били, допустим, трое, а вы при этом не мастер боевых искусств, их никак, гадов, с себя не стряхнуть, двигаешься, как в киселе, лица нападающих наплывают глубоководными рыбами – бледные, с выпученными глазами и распяленными ртами, а кулак летит тебе в лицо так медленно, что почти всегда можно увернуться.

      Игорек, насколько я могла его видеть, дрался на редкость жестоко, сбить его с ног было практически невозможно, а одного мальчишку он даже сильно укусил за щеку. Ну если уж тебя постоянно избивают всем колхозом – тут не до реверансов, я так думаю.

      Я решила, что кусаться – это вполне эффективно, и тоже пустила в ход зубы. Укушенный взвизгнул и отдернул руку, а я наотмашь съездила ему по уху.

      Ситуация становилась патовой – мы с Игорьком жались друг к другу, как два тщедушных злобных вороненка, нас окружали мордастые, белобрысые, как на подбор, деревенские дети, удивленные тем, что бить двоих, оказывается, совсем не так весело, как одного.

      Это взаимное удивление нас и спасло – нам было понятно, что их по-любому больше, а каждому из них было страшно к нам сунуться.

      – Ну ладно, хватит с них на сегодня, – неуверенно сказал Богдан, уважаемый человек среди мальчишек. – А ты, Глориечка, если не хочешь таких вареников каждый день отхватывать, не ходи с кем попало. Пошли, пацаны, ну их…

      Мальчишки ушли, и я села в песок. Ко мне, виновато повиливая хвостом и поскуливая, подбежал Мишенька.

      – А чего ты собаку на них не спустила? – Игорь сел рядом, ощупывая избитое лицо. – Ну, ниче, а вот в прошлый раз зуб выбили, но татко сказал – новый вырастет.

      – Неспортивно, – ответила я на вопрос. – И что же, тебя каждый день так?

      – Не, не каждый. Они ж не все время вместе ходят, а по одному боятся ко мне лезть. А ты ничего так дерешься…

      – Папа научил. – Я осторожно потрогала пальцами разбитый нос.

      – Та не бреши!

      – Правда. – Я села поудобнее и стала рассказывать, почесывая пса за ушами. – Когда я выросла большая и меня стали пускать гулять одну, на маму напал ужасный ужас. Она все время боялась, что я упаду в колодец или с дерева, или меня кто обидит, или украдет какой-нибудь злоумышленник…

      – Это что – «злоумышленник»?

      – Ну, бабай. И мама так все время боялась, что потом и на папу напал этот ужас. И папа стал меня всему учить, как настоящего индейца, – чтобы всегда смотрела, куда наступаю, чтобы проверяла, не гнилая ли ветка. И драться тоже учил, чтобы защищать себя, понимаешь? Папа у меня – челябинская шпана, – с гордостью сообщила я, – он знает много всяких штук. Вот если за тобой гонится бабай – надо убегать