На кресах всходних. Михаил Попов

большая черная сковорода с жареным салом, рядом чугунок с вареной бульбой, миска с жаренными маслятами в сметане. Скиндер с Ивашовым только было наладились прослушать краткую лекцию про особенности белорусского характера, – а именно белорусами была, судя по всему, населена эта мокрая бесконечная ночь за окном, – как батюшка прервал сам себя с таким видом, что рано еще выносить вердикты, кое-какие нюансы недодуманы.

      Ивашов осторожно протянул белый от удивления палец в сторону вставшего рядом с маслятами блюда.

      – Что это? – спросил Скиндер, и получилось, что они выступили с Ивашовым в паре.

      – Из немцев? – вопросительно улыбнулся отец Иона, расчесывая длинными пальцами пегие волосы бороды. Он в самом начале знакомства глянул в их бумаги, выступив тоже как вид здешней власти, и теперь показывал, что чернила в его сознании не смываются даже самогоном. – А это ковбух. Местная забава зажиточных мужиков. Как те же Порхневичи, что правят в Порхневичах. Так вот, берут желудок, бараний, а может, и свинячий, выскребают, а туда всякого резаного мяса-сала с перцем и другой специей, плотно-плотно, завязывают и на чердак, на веревке на стропилу, чтобы на ветерке вялилось, чердачные окошки открывают. Что, мочой отдает? Это, господин студент, ничего, мы вот сейчас нальем…

      Тетка внесла штофную емкость с гербовым орлом на груди, батюшка принял емкость и объявил:

      – Для гостей – хлебный.

      Надо было понимать, что он вдруг решил повысить статус застолья. Встал, с переменившимся, резко посерьезневшим лицом, снова прочитал молитву и перекрестил трапезу. Студенты покорно поучаствовали в повторном обряде.

      Сел и сделался как будто более серьезен – мол, пора и честь знать. Быстрым деловым тоном сообщил студентам полезные сведения:

      – Кухни здесь не ищите, нет. Грубо все, белорус готовит так, как будто ему на себя наплевать. Все равно съестся. Сейчас драники сделают. Всё на сале. Ну, это если есть сало. – Отец Иона хмыкнул. – А про нравы вот еще что скажу. Мне, вестимо, не по сану, однако по возрасту – девки, допустим…

      Инженер заинтересованно замер, юрист все боролся со страшным действием самогона, кипевшего в пищеводе и вышибавшего слезу.

      – Здешняя девка такая: берешь за руку и веди, куда тебе надо, прости Господи. Но, главное, руку не отпускай, почешешься, обратно – хвать, а там воздух. Улизнуть – их главная манера. Но это не про польские семейства, там гонор, хотя может и штанов не быть. Арендуют у того же магната, что и обычный мужик, но грудь выпячивают. У них своя парафия, что они говорят на исповеди, мне неведомо, но поведение весьма иное. Ксендз Бартошевич меня за человека не считает, весь наглаженный и в одеколоне… Только я знаю методы опускать грешников на грешную землю…

      Не дав себе уплыть в гавань личных волнений, отец Иона вернулся к ориентализму:

      – Вот я вам такой характерный пример, не мое наблюдение, однако верное. Горит гумно. Представили? Горит гумно! У такого вот Сидоровича или Лукашевича, а хозяин не бегает с ведром к колодцу, не вытаскивает мешки, а там весь