Искания на Святой горе. Служение и борение иеросхимонаха Антония. Владислав Бахревский

Спаса и положил свое писаньице на подставку возле образа.

      Позовут в скит, тогда можно и отнести.

      Хорошо написано, а как-то не по себе. На полуночнице вдруг ощутил леность в душе, молитвы читал механически, словно душа стояла в сторонке. Вышел под звезды.

      Звезды Афона – половина будущего бессмертия. Душа, однако ж, не оживает.

      В этом, новом для себя состоянии брат Антоний существовал целую неделю. Собрался на исповедь, но почему-то уже знал наперед: облегчения не будет.

      Готовясь к исповеди, глянул на книжную полку. Глаза нашли подарок отца Иоанна Кронштадтского «Мысли христианина».

      – Вот тебе в руководство! – так было сказано самим батюшкой.

      Быстро поднялся, взял книгу, открыл, прочитал:

      «Когда ты про себя в сердце говоришь или произносишь имя Божие, Господа, или Пресвятой Троицы, или Господа Саваофа, или Господа Иисуса Христа, то в этом имени ты имеешь все существо Господа: в нем Его благость бесконечная, премудрость беспредельная, свет неприступный, всемогущество, неизменяемость. Со страхом Божиим, с верою и любовью прикасайся мыслями и сердцем к этому всезиждущему, всесодержащему, всеуправляющему имени. Вот почему строго запрещает заповедь Божия употреблять имя Божие всуе, потому то есть, что имя Его есть Он Сам – единый Бог в трех лицах, простое существо, в едином слове изображающееся и в то же время не заключаемое, то есть не ограничивающееся им и ничем сущим».

      Сердце замерло радостно.

      – Заповедь Божия запрещает употреблять имя Божие всуе, потому что имя Его есть Он Сам.

      Будто солнце взошло. Вот она, твоя истина, брат Антоний.

      Дочитал абзац до конца.

      Великие имена: Пресвятая Троица, или Отец, Сын и Святый Дух, или Отец, Слово и Святый Дух, призванные с живою, сердечною верою и благоговением или воображенные в душе, суть Сам Бог и низводят в нашу душу Самого Бога в трех лицах».

      Отложил книгу, достал фотографию батюшки Иоанна. В прошлом году прислал, в декабре. А через неделю на Афоне молились о душе дивного русского пастыря. На фотографии батюшка написал несколько слов: «Инокам афонским – венцы мученические».

      Не спросить, что хотел сказать протоиерей Иоанн Сергиев Кронштадтский. Не у кого спросить.

      Брат Антоний поцеловал фотографию.

      Снял с божницы свое письмо к схимонаху Илариону, разорвал.

      Через восемь лет в книге «Моя борьба с имяборцами на Святой горе», изданной в Петрограде в 1917 году, он так расскажет о своем вразумлении батюшкой. С небес.

      Я изумился, перекрестил и, возблагодарив Бога за вразумление, немедленно же разорвал мое письмо к отцу Илариону и сжег его, и тут же отнялась от меня та безутешная тягость сердечная, которая меня так обременила после написания письма, и я снова пришел в свое прежнее духовное устроение. Книгу я отнес к отцу игумену со словами, что худого в ней ничего не нашел, что учение о молитве Иисусовой изложено в ней прекрасно, весьма легко и удобочитаемо, и что общего