Дети Солнцевых. Елизавета Кондрашова

ела? Неужели ты не голодна?

      – Я лучше подожду молока, я не люблю сухой хлеб, – ответила Варя, втягивая всей грудью воздух, что она делала всегда, когда конфузилась.

      Пепиньерка засмеялась:

      – Долго же тебе придется ждать молока! Знаешь ли, хлеб надо съесть на месте, а в карман прятать и ходить с ним не позволяют. За это наказывают.

      Она взяла Варю за руку и повела ее по длинным пустым комнатам и коридорам.

      – Мы куда идем? – спросила с беспокойством Варя, заглядывая в лицо пепиньерки.

      – Куда? Скоро увидишь, только не молоко пить! – ответила та, поддразнивая девочку.

      Они поднялись в верхний этаж, прошли одну большую спальню, уставленную двумя длинными рядами кроватей, одинаково накрытых белыми байковыми одеялами с ярко-красной каймой и двумя подушками на каждой, прошли другую, а в третьей остановились.

      – Софьюшка! – крикнула пепиньерка. – Софьюшка!

      На противоположном конце спальни отворилась дверь, и из нее показалась высокая, худая, рыжеватая, с крупными веснушками на длинном лице горничная – девушка в тиковом платье.

      – Елена Антоновна приказала остричь новенькую. Нельзя ли поскорее? Мне надо еще поспеть в лазарет до шести.

      – Сейчас, – ответила девушка и скрылась за дверью. Через минуту она вышла с ножницами и гребнем.

      – Ну, садитесь, – сказала она, отодвинув от первой кровати табурет. – Э-э-эх, да какие же чудесные локоны! Вот жаль-то! – добавила она, собрав в руку длинные и густые шелковистые волосы девочки. – Вот тут садитесь.

      Варя только в эту минуту поняла, что дело идет о ее локонах. Она испуганно посмотрела на пепиньерку, на Софьюшку и на ножницы.

      Софьюшка нагнулась, чтобы приподнять и посадить девочку на табуретку, но Варя вырвалась из ее рук, отбежала на несколько шагов, остановилась и закричала отчаянным голосом, взявшись за голову:

      – Нет, нет, пожалуйста, нет!

      – Замолчи! – крикнула пепиньерка и направилась было к Варе, но девочка бросилась от нее на другой конец комнаты, забилась между кроватью и стеной и, как испуганный зверек, беспокойно оглядывалась по сторонам.

      – Оставьте ее, барышня, – сказала участливым голосом Софьюшка, – смотрите, как она испугалась, бедная пташка! Все равно, ведь можно завтра утром…

      – Как можно оставить до завтра, когда Елена Антоновна сказала, чтобы ее остричь теперь? Что за пустяки! Пожалуйста, не выдумывай! – сказала пепиньерка, подойдя к девочке, которая, видя, что деваться некуда, ждала своего врага с широко открытыми глазами и лицом, исказившимся от ужаса.

      Пепиньерка подошла к ней и, стараясь разнять ее руки, с досадой продолжала:

      – Ведь ты не дома; иди и садись сейчас, слышишь? Здесь куражиться не позволят!

      Она разняла ее руки и взяла крепко в свои.

      Варя беспомощно осмотрелась, как бы ища защиты, но в комнате, кроме нее и двух ее врагов, никого не было. Она вырвала свои руки и, закинув их на голову, крепко сжала их на затылке и что было сил закричала:

      – Не надо, не надо, душечка, пожалуйста, не надо!

      Молодая