.

оказалась стокилометровая выжженая полоса и десятки миллионов трупов. Все остальные попрятались по норам от радиации, дронов и крыс. Теперь у нас тлеющий конфликт, как говорят по телеку. Мать их всех говорунов. Черт, вспомнились пацаны и разошелся чета. Малая запрещает мне ругаться и вообще психовать.

      Так вот. Фронта нет, врага нет, генералов нет, жрать нечего. Вся армия массово дезертировала. Все, кто остался. До Побережья дошли, а там вольница, каждый сам за себя. Вот уж когда наши способности пригодились. То на одного барона, то на другого работали. Вспоминать не хочется. Времена лютые стояли. А когда они другие были? Времена-то? На чьем веку? Помню нас Кролик собрал, он тогда вроде как за старшего был и такую речугу нам задвинул. Мол есть граница между человеком и скотиной, и от нас зависит по какую мы сторону. Кто скотиной себя мыслит, пусть сразу уматывает, а остальные вместе держаться должны.

      Согласились и что-то типа кодекса приняли. За своих стоять до конца, долги за каждого раздавать, если тот сам не смог, дела делать, но в черноту совсем не лезть. Кролик тогда сказал особо – детей не обижать. Вот вам может смешно, наивные типа мы, да? А пацаны все эти, кто со мной тогда был, через сиротство прошли. Для них это важно было. Ну так похожий кодекс не только у нас был, а у всех армейских, кто те сопки прошел. Все друг за дружку держались. Одиночек сразу сжирали.

      Тут и такая жизнь пошла, лучше не вспоминать. А после того, как нашу вольницу на Побережье поприжали, мы постепенно развалились кто куда. Я еще по стране помыкался с парой ребят, то там работенка, то там, но сейчас наемники без кодексов всяких ценятся. Чем зверее, тем лучше. Мы со своими принципами как белые вороны. А как службисты Кролика отловили и яйца ему в тиски зажали, так я понял, пора на нелегальное переходить. Вещички собрал, кое-какие деньжата еще оставались, и домой поехал. К Матери. Я ж говорю, что я вроде как сирота, только не совсем.

      Мамой-то я никогда ее не называл, язык не поворачивался. Да и спроси меня люблю ее, так я сразу и не отвечу. С родной мамой оно понятно как-то выходит. Любишь и все тут. А здесь что говорить? Мне признаться даже думать про это неудобно, как будто что-ли стесняюсь сам себя. Она сама из ссыльных. Их много перед Третьей волной понаехало, типа на поселение. Выслали чтоб в Столице воду не мутили. Чего она там мутить могла не знаю, росточку в ней всего ничего, мы когда встретились я ей вровень был, хотя и не самый длинный парень в околотке – рос плохо, витаминов и солнца не хватало. Мелкая-то она мелкая, только вот стержень у нее внутри стальной. И в глазах искорки. Как зыркнет, так я по краю старался и не отсвечивать. У отца моего такие же искорки в глазах были. Ну так он рабочий человек был, соль земли. Справедливый, но, если под руку попадешь, так башка неделю гудит.

      Мать меня значит на улице подобрала, в самую Третью волну. Трупы уже не вывозили, а просто во дворах жгли. Я перенес Красную Чуму, розовые лишаи с тела уже сходили, но слабый был, как выжил не ясно. Видать святой Иосиф меня тогда уже приметил.