Похоже на любовь. Сергей Платонов

ходили бы в больницу, помогали.

      – А они что, раньше ни о чем не знали? Или кто-то из класса с ней дозой и поделился? Или, может быть, продал?

      Директор помолчал, потом поморщился:

      – У нее, кажется, друг был?

      – Надеюсь, не только был, но и остался. Это Артем Шутов. Такой высокий, крепкий. Предводительствует всей мотоциклетной компанией. Но он от всего отказывается. Говорит, что шприцов ни разу в жизни не видел. Но в больницу один раз приходил.

      – Он, может, и не видел, если не смотрел. Чушка чугунная… с сусальной позолотой. Курит, как все отличники, – директор сцепил пальцы в замок и уставился на них неподвижным взглядом.

      А Машенькино личико вдруг покрылось румянцем, и она сказала, четко выговаривая каждое слово:

      – Я решила провести у них «Урок милосердия» и прошу разрешить сделать это завтра вместо обычной темы по программе.

      – А какая тема по программе, – спросил Андрей Николаевич, но тут же махнул рукой:

      – Какая, впрочем, разница! Это вы хорошо придумали. Но о чем вы будете говорить?

      – О литературе, конечно, о героях, об авторах.

      – Хорошо, – подвел итог разговору директор и добавил вслед вспорхнувшей к дверям Машеньке:

      – Только оденьтесь, наверное, построже. Очень ответственный урок.

      – И я знаю, с чего начну, – весело прокричала Мария Дмитриевна уже из дверей, – с Пушкина. С «и милость к падшим призывал».

      На следующий день Мария Дмитриевна появилась в школе в измененном обличье. Ее стройная фигура в плотно облегающем сером костюме и белой блузке произвела впечатление, будто со всех окон посрывали пыльные шторы, и в классах, и в коридорах стало значительно солнечнее.

      – Смотрю на нее как на первую смелую ласточку, вылетевшую после грозы, – сказал пожилой учитель географии, а его собеседник – моложавый учитель физкультуры, просто отвел заблестевшие глаза.

      Сама Мария Дмитриевна в этот день встала раньше обычного и очень много потрудилась над прической и макияжем, так, что школьной простоты, этакой философской незавершенности облика, в ней совсем не осталось. Такой совершенной свежей красотой, которую Мария Дмитриевна приобрела после утренних трудов над собой, женщина может блистать только один раз в жизни – в день замужества. Для Марии Дмитриевны день «Урока милосердия» был столь же значительным, точнее, неизведанно значительным, так как замужем она она еще не была.

      В учительской она улыбалась весело и пленительно, сияла и шутливо «отбрыкивалась» от всех попыток коллег угадать причину столь разительных изменений. Она боялась только одного, что вдохновение, которым она жила последние дни, заведет ее слишком далеко в неизведанное.

      Примерно об этом говорил с ней и Андрей Николаевич, остановивший Марию Дмитриевну в коридоре и предложивший ей зайти в пустой класс.

      – Вы знаете, Мария Дмитриевна, успех педагога основан на методологии. Почти как политика, только цель, пожалуй, иная. Ни в коем случае нельзя, чтобы ученик увидел блеск в глазах преподавателя, так как вдохновение – это страсть, а страсть скоротечна