Похоже на любовь. Сергей Платонов

дверцу.

      Безусловно, он отвез меня до моего дома, причем ни разу не ошибся, опуская ладонь на рычаг переключения передач, а не на мое колено. Вышел из машины, открыл дверцу и подал мне руку, помогая выйти.

      Калифорнийское вино продолжало бродить по извилинам моего мозга. Поэтому я позволила себе довольно фамильярно облокотиться на его руку и спросить, уставив свои карие глаза в его серые.

      – Тебе было тяжело? И сейчас тяжело?

      – Зато я научился прыгать с парашютом, – он отвел свою руку и легонько подтолкнул меня к дому. И уехал, даже не спросив номера телефона и не посмотрев, в какой подъезд я войду. Вот так мы и расстались.

      И вы можете верить, а можете не верить, но на день рождения подруги я все-таки пойду с ним. Я узнала в клубе его телефон, позвонила и честно рассказала, что меня предательски бросили, что я тоже научилась прыгать без страховки, что мужики на дне рождения будут просто неприличные, а приходить одной стыдно, что он поразил меня своей историей, но эта история не повод, чтобы оказаться в его постели, и что, если он попытается истолковать это приглашение как предоставление прав на меня, я просто воткну ему нож под ребра.

      На мою скромную просьбу быть моим спутником он ответил: «Хорошо». И теперь у меня еще есть один день, чтобы узнать, как это – втыкать нож под ребра.

      УРОК МИЛОСЕРДИЯ

      Мария Дмитриевна Парфенова, двадцатидевятилетняя учительница литературы в старших классах, которую все остальные преподаватели из-за ее тонкой фигурки и максималистского характера продолжали называть Машенькой, не подошла, а подлетела к двери директорского кабинета. Душевные мучения, которые она испытывала целый день, грозили разорвать ее изнутри, так что она распахнула дверь и вошла в кабинет без стука, с решительно сжатыми губами и со сжатыми же и поднятыми к груди кулачками. В черных глазах ее полыхали мрак и негодование.

      – Что с вами, Машенька – спросил ее директор, лишь незначительным шевелением крупного тела обозначивший свое желание привстать ей навстречу. Голос у директора был усталым, бесцветные губы на мясистом лице подергивались, и по напряженному взгляду можно было понять, что дел у него много, очень много, и что все это именно те дела, которые не укладываются и в самый длинный майский день, и, в общем, совсем невыполнимы. Директор сидел за столом лицом к двери, положив ладони на «Учительскую газету». Из-под газеты торчал уголок конверта, заключавшего в себе письмо от школьного товарища, ныне достигшего немалого министерского поста.

      – Андрей Николаевич! Можно посоветоваться?

      – Почему же нет? – директор пошевелил пухлыми пальцами, чуть погрубевшими от постоянного соприкосновения с мелом, и с вспыхнувшим, но моментально померкнувшим любопытством, взглянул на молодую учительницу.

      – В чем же заключается роль и назначение школы? Показывать, или указывать? Советовать, или настаивать? – заговорил он, пока Мария Дмитриевна пододвигала стул и садилась с другой стороны стола.

      – Указывать и настаивать, но показывая и советуя, –