Девять. Борис Херсонский

стройных ногах проступают вены

      как-никак прошло уже десять лет

      «странно я еще видел мазанки крытые камышом…»

      странно я еще видел мазанки крытые камышом

      с докторским саквояжем входил в неслыханную нищету

      я жил над лиманом в городке небольшом

      его спасали акации и каштаны в цвету

      его губили виноградники винных сортов

      тарас, растрепа, для верности на табаке

      мужчины там превращались в подъяремных скотов

      а рабовладелицы-жены держали их в крепкой руке

      жили по справке не было паспортов

      раки водились в лимане а судаки в реке

      в крепкой руке, в черном теле, а тело было черно

      от отсутствия гигиены и от того же вина

      мужей приводили в порядок когда давили вино

      семья пахала на виноградниках дотемна

      муж как-то держался но знал умрет все равно

      жена это тоже знала но не была огорчена

      потому что не было лучшей участи чем участь вдовы

      хоть в августовскую жару несносен черный платок

      облака словно мысли плыли поверх головы

      раз в год сын писал из армии пару строк

      в разрушенной церкви на фреске сидел даниил пророк

      и вокруг пророка молча ходили львы

      «Распродадут за копейки. Выбросят на помойку…»

      Распродадут за копейки. Выбросят на помойку.

      Затеют ремонт. Если хватит денег, то – стройку.

      Впрочем деньги кончатся до того, как поставят крышу.

      Хорошо, что не увижу. Еще лучше, что не услышу.

      Вещи срастаются с нами, становятся оболочкой,

      почтим их память пустой стихотворной строчкой.

      Наше жилище превращается в пепелище.

      Крышка цела, да прохудилось днище.

      Вещи прочнее нас. Им незнакома усталость.

      Их не возьмешь ни в могилу, ни, тем более, в старость.

      Щелчок, – и все превратится в имущество и наследство.

      Спасибо болезням и старости за ваше счастливое детство.

      «Высокие горы, текучие воды…»

      Высокие горы, текучие воды,

      лиловые буйволы тащат подводы,

      в подводах философы – гиблый товар.

      Один – слабосилен, второй – слишком стар,

      а третий не лучше подгнившей колоды,

      и всем им пора отвечать за базар.

      Цветы рядом с птицами. Рой насекомых

      весенним задиристым ветром влекомых,

      беззвучен, как весь этот странный пейзаж,

      за каждой подводою следует страж,

      он машет дубинкой, встречая знакомых.

      И в небе пустом закипает мираж.

      Драконы блестят золотой чешуёю,

      сравнимы с ужом и обычной змеёю,

      но крылья и лапы с густой бахромой,

      все так извиты, что не сыщешь прямой,

      а там, далеко, за великой стеною

      туманы ложатся густой пеленой.

      Детали одежд прорисованы мелко.

      Вот подлинный свиток, а может – подделка.

      Китайский пейзаж, что китайский секрет.

      Работой и кровью невинной согрет,

      невинная