Какого лешего?!. Николай Николаевич Шмигалев

ситуация.

      Расторопше новое меткое выражения злыдня понравилось и он быстренько записал его на полях свитка, так сказать, для анналов истории.

      Поняв, что разбирательство может длится до рассвета, теремной постучал каблучком по седалищу, так как ничего другого под рукой не оказалось.

      – Дело ясное, что дело темное, – сделал вывод Поставец. – Чтобы не превращать наш сход в балаган посмешный постановляю, за недосмотр за скотиной хлевнику Метле запрет на молоко до яблоневого спасу, а гуменному Тыкве, за его длинный язык, отработку у Метлы до новой луны.

      Закручинившийся было хлевник, приободрился, услышав, что Тыкву ему дают в подсобники – то-то загоняет гуменного он у себя в хлеву. От души натешится. А без молочка и перетерпеть можно. До спасу поди недолго осталось.

      Услышав приговор, Тыква сник.

      – Ваше Околородие, за что, отец родимый?

      – За то, что надо за языком следить, – попенял ему теремной и повысил голос, чтобы все услышали: – Не забывайте, братцы полуночники, что одно ваше случайно оброненное слово, может натворить бед простым смертным, в том числе и скотинке безропотной. Помните об этом и не забывайте.

      – Молчание – золото! – вновь отметился новой крылатой фразой Стопарь. – Особенно для таких как наш бедолага Тыква.

      Пока нелюди покатывались со смеху над словами злыдня, хваткий распорядитель и эту фразу записал для себя на память.

      – Ну хватит скалиться, – добродушно попенял теремной. – Что у нас там дальше, Расторопша?

      Думный тиун прокашлялся и зачитал очередную жалобу.

      Следующие пару часов на Большом сходе разбирались с небольшими тяжбами: кто-то из домовых обвинял своих соседей, что они человеческих детишек его дома учат ругательным словам, расписывая забористые выражения прямо на заборе; мастеровские жаловались на сквалыжность складовских, а те в свою очередь, вменяли им расточительность запасов сырья; или вот водяные в который раз ставили вопрос ребром о наложения запрета ловли во время нереста, со всеми вытекающими последствиями для непонятливых рыбаков в этот период. И так далее, и так далее…

      Много уже чего обсудили, порешали. Перешли к очередной челобитной, как вдруг внезапно скрипнула дверь и тонкий луч света (в проходе горели масляные лампы) прочертил тонкую линию до окна.

      Весь полуночный народец, почуяв опасность, в мгновенье ока обернулся в разные предметы, которым, если посудить трезво, ну никак не место было в совещательной зале князя.

      Там, где стояли лешие, лежала аккуратная поленница березовых дров. Где сидели луговые, полевые и мелюзга – лежали все те же листики, веточки, травинки да стебельки. На лавках, на местах домовых рядком лежали кочерга, метла, ухват, прясло, молоточек, ножовка, скалки, ложки, поварешки, стояло веретено, другие предметы быта. По углам да на полках были разложены и расставлены как на витрине клещи, наковальня, кувалды разных размеров, щипцы всяческих форм, рубанки, долота, стамески, вилы и грабли без черенков, черенки отдельно и прочий инвентарь. На полу валялись