Тишайший (сборник). Владислав Бахревский

строились, толкались, перебрехивались, – всыпать бы, да время ненадежное.

      Борис Иванович взошел на крыльцо. Дворня замерла, ожидая приказаний.

      – Пойдите на Красную площадь. В оба глаза глядите за дворней князя Яшки Черкасского. Сами драк не затевайте и в драки не вмешивайтесь, но вот если дворня или даже кто из дворянского ополчения к моей особе будет добираться или – избави Бог! – царских слуг кто начнет теснить, тогда бейте разбойников без пощады. – Повернулся к стоявшему за спиной Моисею: – Вели раздать большие ножи, кастеты, ослопы, но чтоб все не напоказ. Сторожить дом оставь не меньше полусотни. Как со всем управишься, немедля приходи в мои покои.

      Моисей – одна нога здесь, другая там.

      – Что угодно, господин?

      Морозов в парадной, но старенькой шубе, шапка соболья, но тоже старая, на руках из перстней всего один, с камушком-охранителем, в руках свиток указа.

      – Погадай, удержусь ли? – сказал, на Моисея не поглядев.

      – Нужна свежая проточная вода…

      – Эй, кто-нибудь! Чтоб тотчас принесли с реки воды. Бегом!

      – Еще бы молока из персей…

      – Бабьего, что ли?

      – Без этого никак…

      – Федулка, гони к дворне… Сколько молока нужно?

      – Ложку.

      – Пусть баба кормящая надоит малость. Да мигом! Мигом!

      Слуги умчались. Моисей подошел к боярину:

      – Извольте волосок из бороды.

      – Дергай.

      Моисей выдернул, отошел в сторону, ожидая воды и молока.

      – Верное ли гадание? – спросил, помолчав, Морозов. – На молоке беременной бабы гадают, когда хотят знать, дочь будет или сын. Потонет молоко – жди дочь.

      – Не извольте, господин, беспокоиться. Я гадаю по древнейшему обычаю.

      Принесли воду и молоко.

      Моисей выслал слуг вон.

      Налил воды в серебряную тарель. Сжег на свече волос из бороды, пепел кинул в молоко, молоко вылил в воду, напрягся, жилы выступили.

      – Рупа, джива, линга, шарира! Боров, дракон, коса, можжевельник – приветствую духов Сатурна!

      Помешал воду перстнем.

      Молоко плавало, пепел свился спиралькой.

      – Господин может быть спокойным.

      Морозов, сидевший неподвижно, встал, улыбнулся не без издевки:

      – Карету!

4

      Царь Алексей Михайлович, натешившись красной ловлей птиц кречетами, возвращался в Москву. Ему было известно: дворянское ополчение явилось в стольный бить челом о разорении и бедности, и Борис Иванович, озаботясь, нашел-таки средство отвратить челобитчиков от бунта.

      Первым, кто встретил царя еще за две версты от Пресненской заставы, был игумен Никон.

      Алексей Михайлович ему обрадовался, сошел с лошади, благословился.

      – Великий государь! – воскликнул Никон, сверкая черными глазищами. – Дозволь в сей час испытания быть возле тебя. Дворяне озлоблены, в Москве грабежи… Собою дозволь заслонить, коли, не дай Господи…

      – Что ты всполошился, отче?! Борис Иванович