Тишайший (сборник). Владислав Бахревский

в слюне мочит и трет слюну. Сидел он так однажды… да как застонет, как заскрипит зубами, словно ворота на ржавых петлях распахнул.

      Тут-то Саввушка и сообразил наконец: не знает он, как братьев зовут. И стыдно, и горько – не знает. Спросить не у кого. Стоит Саввушке на улицу выйти, улица и пустеет.

      А тут новая беда.

      Однажды младший брат сидел-сидел у окошка да и вскочил, глаза круглые, кинулся за печь, топор нашарил и на улицу бежать. Тугой на ухо во дворе за подол рубахи успел его ухватить. Затащил в избу, а буян мычит, рвется:

      – Гы-ы-ы! Гу-у-у!

      Задрожал весь, перекорежился, топор взамах на брата. Метнулся Саввушка, как бельчонок, – на топорище повис.

      …Плакали братья. Саввушку целовали. А потом достали из сундуков обновы, вырядились и один свой кафтан обкорнали, подарили мальчику.

      В церковь пошли. Вечерню отстояли.

      На братьев поглядывают, но украдкой. Возле братьев – простор. Прихожане от них – как мыши от кошки, лишь бы рядом не оказаться. И шепоток: «Плещеев, человек боярина Морозова, языки резал».

      Молились братья смиренно, на коленях.

      А выходить из церкви стали, увидел младший брат с паперти дворянчика-щеголя. Гарцевал на коне мимо церкви молодицам напоказ.

      – Гы-ы-ы!

      Людей вокруг себя меньшой хватает, на дворянина пальцем тычет, как бы науськивает. Все шарахаются. Кинулся было следом за щеголем, но старший брат удержал-таки.

      Дома лампаду зажгли. Повечеряли. Тихо, славно.

      И тут пришло старшему на ум тесто для пирожков ставить.

      Младший брат отвернулся. Лег в потолок глядеть. А наглядевшись, вскочил, схватил бадью с тестом и выкинул за дверь.

      – Гы-ы-ш-ш! – зашипел, как гусак, тугой на ухо да и вдарил ладонью брата по плечу.

      Младший так и сел. Да тотчас вскочил, за рогач и рогачом печь крушить.

      Сцепились братья, рухнули на пол, катаются, давят друг друга, душат.

      Закричал Саввушка, кинулся из дому. А ведь осень, грязь, темень.

      Прислонился к забору и заскулил: ни зги! Куда бежать? Кто поможет?

      Вдруг зачавкала грязюка.

      – Эй, кто сопли распустил? – Человек взял Саввушку за шиворот и поднял, чтоб самому не нагибаться. – Стряслось, что ли, чего?

      – Убивают они друг дружку. Богом тебя молю, спаси!

      Человек поставил мальчишку на землю, подумал:

      – Переночевать место есть?

      – На всю дюжину места хватит!

      – Пошли.

      Лампадка раскачивалась. Стол и лавки завалились. Два медведя на четвереньках пыхтели, упираясь друг в друга башками.

      – Да в темноте и смазать как следует невозможно! – захохотал человек. – А ну-ка, Божия душа, где ты? Запали огонь, чтоб мимо рожи кулаки не летали.

      Саввушка метнулся к печурке, зажег лучину.

      Братья отползли друг от друга.

      Свет лучины выхватывал разбитые в кровь лица.

      – Спьянели, что ли? – спросил человек, поднимая лавку