Орел в песках. Саймон Скэрроу

подпасков. Едва завидев всадников, дети поспешно гнали животных прочь, скрываясь в овражках, прорезавших равнину.

      Когда солнце стало клониться к горизонту, Симеон направил колонну в вади; дорога вгрызалась в крутой склон, петляя между скал. Вскоре проход стал таким узким, что пришлось двигаться гуськом. Кони осторожно ступали по тропе, держась подальше от острых стен. То и дело лошадь задевала камешек, и он катился вниз по склону, сопровождаемый дождем гальки. Русло совершенно пересохло, и под палящим солнцем не росло никакой зелени; шум проходящей колонны эхом отзывался в нависающих каменных стенах.

      До заката осталось не больше часа.

      – Симеон, на дороге ночевать не следует, – напомнил Катон.

      – Чуть дальше есть широкий карниз. Там и разобьем лагерь.

      – Это безопасно?

      – Да. Тропа тянется в обе стороны от карниза, другим путем туда не доберется никто, даже горная коза.

      Катон удовлетворенно кивнул.

      Всадники выбрались на карниз с последними лучами солнца, уходящего за горизонт. Небо зажглось оранжевыми и пурпурными оттенками. Солдаты устало спешились и привязали лошадей подальше от края. Из седельных мешков достали корм и распределили между лошадьми. Оптион выставил часовых на тропе по обе стороны от карниза, остальные стали готовиться ко сну.

      Макрон приказал костров не жечь. В чистом горном воздухе огонь будет заметен за много миль и выдаст бандитам – или, хуже того, сикариям – расположение отряда. С наступлением темноты Макрон, Катон и Симеон сели на плоский камень и стали смотреть на запад, на долину Иордана. Слева протянулось Мертвое море – темное и зловещее, под стать своему названию. На другом краю широкой долины горели далекие костры; воздух был настолько прозрачен, что Катон различал даже искры.

      Он протянул вперед руку:

      – Это Иерусалим?

      Сидящий рядом Симеон прищурился и кивнул:

      – Да. У тебя острый глаз, римлянин. Очень острый.

      – У нас без этого никак.

      Макрон поежился.

      – Холодно. Там, внизу, мне и в голову бы это не пришло.

      – Ночи станут еще холоднее, когда поднимемся на плато, – сказал, вставая, Симеон. – Пойду принесу одеяла.

      – Спасибо.

      Проводник двинулся в сторону темных фигур солдат, готовящихся ко сну. Катон запрокинул голову и устремил взгляд в небо. Оно, как и говорил Симеон, было прекрасно. Сотни звезд сверкали холодным неземным светом.

      – Ты знаешь, я, кажется, понимаю, почему наш друг любит такую жизнь.

      – Что тут любить? – проворчал Макрон. – Холод, вокруг враждебные местные, и поблизости ни приличной харчевни, ни теплой женщины. Всегда мечтал!

      – Это да, но посмотри на звезды… Волшебный вид.

      Макрон внимательно всмотрелся в затемненные черты друга и с сожалением покачал головой.

      – Ты в армии уже сколько, почти четыре года?

      – Да. И что?

      – И когда ты прекратишь разговаривать, как распроклятый поэт?

      – Не знаю, – тихо ответил Катон. – Наверное, когда