Битвы за корону. Прекрасная полячка. Валерий Елманов

дозволь мне слово тайное молвить, кое ты давно жаждешь услыхать.

      Федор брезгливо покосился на него, дал знак стрельцам, поспешившим к боярину, но тот, вцепившись в красный сапог царевича обеими руками и испуганно оглядываясь на подходившую к нему стражу, не унимался:

      – Князь Мак-Альпин – иноземец, потому ему на смерть твово батюшки наплевать и растереть, а я хочу тебе назвать подлинное имя его убийцы.

      Стрельцы наконец-то оторвали и поволокли Шуйского прочь, но Федор встрепенулся и крикнул вдогон:

      – Стойте!

      Те послушно остановились. Годунов направил коня к извивавшемуся в их руках боярину, в этот момент удивительно похожему на гигантскую гадюку, скользкую и жутко ядовитую. Я спешно ринулся наперехват, загораживая своим конем дорогу царевичу.

      – Ты чего? – уставился на меня Годунов.

      – Он жизнь себе станет выпрашивать, – мрачно предупредил я.

      – Пускай, – упрямо набычился Федор. – За такое имечко можно не токмо ее даровать.

      В глазах его светилась такая непреклонность, что остальные возражения застряли у меня в горле – бесполезно. Пришлось уступить дорогу. А он, вновь направив коня к Шуйскому и остановившись подле боярина, махнул стрельцам рукой, чтобы отпустили.

      – Говори, – потребовал он.

      Высвободившийся из крепких рук боярин угодливо склонился перед ним в низком поклоне и осведомился:

      – А животом одаришь?

      Я в сердцах сплюнул – так и есть. Ну до чего ж поганый старикашка. Всегда отыщет выход.

      – Ежели правду сказываешь, одарю, – твердо посулил Годунов, в подтверждение своих слов перекрестился на золоченые церковные купола и вновь повторил: – Имя. Ну?

      – За-ради тебя, государь, никого не пощажу, – заторопился Шуйский. – Мы ить и мятеж токмо за-ради тебя учинили, на царство тебя жаждая возвести, опосля того как дознались, что не подлинный сын Иоанна Васильевича на престол посажен. Лжедимитрий он.

      – Не о том речешь! – рявкнул на него престолоблюститель. – Имя!

      Василий Иванович тяжко вздохнул:

      – Токмо на ухо, чтоб никто не слыхал.

      Тут уж и мне стало любопытно. Я подъехал поближе. Шуйский опасливо покосился на меня, перевел умоляющий взгляд на Годунова, но тот сурово произнес:

      – От князя у меня утаек нет. Ну, сказывай!

      Шуйский издал повторный тяжкий вздох и еле слышно выдавил:

      – То брат мой, Иван Иванович был. Он и сговорился со стольником Васькой Темкиным-Ростовским. Васька ентот смертное зелье, когда батюшка твой с послами сиживал, улучив миг, и поднес в кубке Борису Федоровичу.

      – Кто-о? – изумленно протянул Годунов. – Пуговка?!

      – Ну да, – печально подтвердил боярин. – А зелье сие ему женка Дмитрия, братца мово, изготовила.

      – Екатерина Григорьевна?! – вытаращил на него глаза Федор. – Она ж мне тетка, а Борис Федорович ей – зять родной! Да как же это?! Точно ли так? Не брешешь?!

      – Нешто