Битвы за корону. Прекрасная полячка. Валерий Елманов

два труда не составило.

      – А Федор Борисович? – деловито спросил он.

      «Надо же, взбодрился, и голос окреп», – умилился я, ответив, что Годунов – человек богобоязненный и никогда не позволит себе произвола в отношении столь важной духовной особы. Кроме того, он весьма охотно прислушивается к моим советам, а мне нынешний патриарх, если честно и откровенно, как на исповеди, весьма и весьма симпатичен. Говорю не голословно, ибо оное ранее успел неоднократно доказать на деле, решительно вставая на его сторону. Например, когда ныне покойный государь возжелал сместить с ростовской митрополичьей кафедры владыку Кирилла. Но ныне пришел черед самого Игнатия поддержать нас, поэтому придется встать и, превозмогая свою тяжкую хворь, прошвырнуться на Пожар, дабы помочь окончательно добить врагов.

      – Наших общих врагов, – на всякий случай уточнил я.

      – Превозмогу, – твердо пообещал он.

      – Тогда мы с Федором Борисовичем через полчаса будем ждать тебя у Константино-Еленинской башни, – предупредил я и, дождавшись его согласного кивка, отбыл обратно, к Архангельскому собору, забирать Годунова.

      Марина и Федор по-прежнему оживленно беседовали подле храма. Издали это напоминало свидание робкой школьницы, жаждущей признаться в любви, со здоровенным физруком. Сам физрук, то бишь Годунов, в основном помалкивал, смущенно улыбаясь и время от времени снисходительно кивая. Школьница, это чувствовалось даже на расстоянии, в обилии источала флюиды ласки и нежности.

      Подъехав поближе и спешившись, я понял, что первое впечатление меня не обмануло – суть происходящего именно такова. Правда, при мне Марина ворковала недолго, быстренько закруглившись, но таким тоном, что казалось, будто еще миг, и она признается Федору в любви, бросившись на шею. Точно, точно. Даже само построение фраз и то продумано – чуть ли не каждая вторая без окончания, для соблюдения многозначительности, дабы человек сам мысленно продолжил недосказанное. Все остальное – и жесты, и мимика – соответствовало. А темные миндалевидные глаза ее чуть не светились от переполнявшей их нежности к царевичу.

      – Вижу, его высочество торопится, потому более не задерживаю, – промурлыкала она напоследок.

      – Да уж, и впрямь поспешать надобно, государыня, – посетовал Годунов.

      Марина понимающе закивала, а меня его последнее слово резануло по ушам. Я недовольно прикусил губу, отметив свою вину. Следовало заранее проинструктировать Федора, что отныне называть ее так нежелательно. Пришлось компенсировать оплошность собственной подчеркнутой угодливостью – пусть видит, кто теперь на Руси истинный правитель, и я ринулся помогать Годунову забраться на коня. Но когда он уже оказался в седле, а я подошел к своей лошади, Марина, словно спохватившись, обратилась к царевичу с просьбой:

      – Ах да, мне бы хотелось потолковать с твоим воеводой.

      Федор оглянулся на меня. Я, сделав каменно-непроницаемое лицо, заметил:

      – Вообще-то нам сейчас надо к Константино-Еленинской башне