Бонд, мисс Бонд!. Елена Логунова

с приветствием («Добрый вечер» отпадало однозначно), Марина набрала номер домашнего телефона Марковцевых и печальным тоном произнесла:

      – Здравствуйте! Это Марина Громова.

      – О, привет, – ответил ей несколько нервный, но ничуть не скорбный женский голос. – Ты где пропадаешь? Когда увидимся?

      – Когда скажете, – осторожно ответила Марина, имея в виду не назначенный еще день похорон.

      – Давай на той неделе?

      – Конечно, – согласилась Марина, недоумевая, отчего это дата печального «торжества» отодвинута на несколько дней.

      – В ближайшее время я не смогу, меня тут заперли, – пояснила ее собеседница.

      «Где это?!» – испуганно вопросил Маринин внутренний голос.

      – Кто это?! – по-своему спросила сама Марина, уже узнавая голос и ужасаясь перспективе встречи с покойницей.

      Даже если на той неделе – все равно рано! Марина рассчитывала еще немного пожить.

      – Здрасьте! Неужто не узнала? Это же я, Ксюша!

      Именно в этот момент сердце Марины едва не выпрыгнуло из груди – его смертельный кувырок остановил упругий силикон обширного бюста.

      – Ты же умерла!

      Бесспорно, это было бестактное заявление.

      Хорошее воспитание девицы Громовой закатило глаза и сокрушенно покачало головой.

      – Нет, слухи о моей смерти сильно преувеличены! – бодро хохотнула Ксюша, запертая, очевидно, не в гробу.

      – Я рада, – пробормотала Марина и положила трубку.

      А потом полезла в бар за коньяком.

      Воспитание воспитанием, а потрясение – потрясением!

      Когда приятельница то умирает, то оживает, да еще назначает тебе скорую встречу – непонятно, на каком именно свете, – не напиться, право же, грешно.

      Среда

      «Ко всему можно привыкнуть, даже к смерти, которая ходит за тобой по пятам», – философски думала Оля по дороге на работу.

      Кроме невидимой смерти, по пятам за ней тянулись отчетливо видимые разнополые граждане в количестве, заведомо превышающем грузоподъемность троллейбуса. И хвост этот все удлинялся.

      Сознавая растущую конкуренцию, Оля не мешкала и на ходу незаметно, без явного вызова, разминала плечи.

      Для посадки в переполненный троллейбус в утренний час пик требовалось объединить в едином порыве собственные физические силы и родовую память, которая с революционных времен сохранила опыт штурма поездов крестьянами-мешочниками.

      О смерти, которой ей (или не ей) грозила (или все-таки не грозила) «красная метка» Жанны Марковны, Оля уже почти не думала.

      Правда, утром за завтраком она из опасения отравиться отказалась от вчерашнего бутерброда с рыбой, но «красная метка» тут была ни при чем. Солидарная с классиком, Ольга Павловна считала, что рыба должна быть только первой свежести, демократично применяя этот принцип не только к благородной осетрине, которой она отродясь не едала, но и ко всем плебейским жаберным.

      И в мучительно поскрипывающий лифт она не вошла не потому,