Гений из Гусляра (сборник). Кир Булычев

Осторожнее! – крикнула из окна Ксения. – Может, он жжется.

      – Нет, не жжется, – возразил Удалов.

      И хотел сорвать грушу.

      Но груша не сорвалась.

      – Корнелий! – предупредил его Минц.

      И тут груша рассыпалась в руке Удалова, и из нее прыснуло во все стороны облако микроскопических семян.

      Минц отскочил.

      А Удалов даже и не пытался отскочить.

      Махонькие семечки комариными укусами вонзались в его подбородок, щеки и даже небольшой нос.

      – Фу ты! – возмутился Корнелий Иванович. – Это еще что за агрессия? Так себя братья по разуму не ведут.

      Он интуицией понял, что имеет дело с братьями по разуму, хоть и в растительной форме.

* * *

      Растение – назовем его космическим гренадином, потому что его как-то надо назвать, а настоящего названия мы не сможем выговорить, – думало примерно так:

      «Как приятно попасть на гостеприимную и теплую Землю, как славно увидеть аборигенов, таких здоровеньких и бойких. Как желательно включить их в собственную суть, сделать их одними из нас, чтобы мы вместе могли радоваться наполненности жизни, мирно философствовать и осваивать во благо местного населения все новые и новые космические тела. Вот этот, лысенький, курносенький, с проседью – он уже пронзен нашими стрелами любви, он скоро станет одним из нас, он присоединится к Мировой Яблоне. И счастье, владеющее нами, станет и его счастьем!»

      Из этого внутреннего монолога нетрудно сделать вывод, что на Землю действительно угодили братья по разуму, готовые дружить с нашим населением и ждущие взаимопонимания. Сколько раз в ее истории приходилось сталкиваться с агрессорами, извергами, а то и просто скотами, но вот наконец повезло!

      Удалов склонен к идеализации космической дружбы, он потянулся к растению, хоть и рассердился на уколы.

      Минц устроен иначе. Он ученый, он ищет сути. Он допускает, что под личиной друга может таиться враг.

      Поэтому он вытащил свой большой носовой платок, прикрылся им от летучих семян пришельца, а когда тот истощил весь запас, свернул платок вместе с захваченными орудиями агрессии и понес к себе. В это время во двор вошел новый редактор газеты «Гуслярское знамя» Михаил Стендаль, сменивший ушедшего на пенсию товарища Малюжкина. Он публиковал с продолжением в своей газете мемуары Корнелия Удалова, Гражданина Вселенной. Писал их он сам – благо жизнь Корнелия Ивановича прошла на глазах горожан, а Удалов лишь уточнял детали.

      – Что, – спросил он, – к Корнелию Ивановичу гости из космоса?

      – Нет, – сказал Минц, который уже почти ушел со двора, – это, боюсь, агрессия.

      – А красивое дерево, – заметил Стендаль.

      Минц его не слышал. В дверях он столкнулся с некогда персональным, а теперь обыкновенным пенсионером Ложкиным. Тот и в девяносто лет держал себя орлом и строчил кляузы в центральную печать, на которые никто не отвечал.

      – Милицию вызвали? – спросил Ложкин, который пришельцев не терпел и к космической дружбе относился враждебно. – Весь двор загадили. – Он подошел к растению и сказал ему в лоб: – Чего расселся!