Гусляр навеки (сборник). Кир Булычев

не встретили. Предположили, что Эдуард тоже не покидает своей лаборатории.

      На двадцать пятый день профессор вышел из кабинета, спустился во двор, где его соседи играли в домино в лучах заходящего солнца. Игроки замерли при виде Льва Христофоровича, вглядываясь в его умное усталое лицо.

      – Ну и как? – нарушил тишину Удалов.

      – Передача предметов на расстояние возможна, – сказал Минц. – Теоретически возможна.

      – А практически?

      Профессор вздохнул. Он был самолюбив.

      – Еще придется поработать? – спросил Грубин.

      – Придется, – сказал профессор. – Пошли ко мне.

      Непонятного вида установка стояла посреди комнаты. По обе стороны вертикальной стойки, опутанной приборами и начерно прикрепленными печатными схемами, располагались две небольших платформы.

      – Вот, – сказал профессор. – Вот то максимальное расстояние, на которое я могу передать материю. На сегодняшний день...

      Он взял со стола бутылку кефира, поставил на одну платформу, включил ток, нажал несколько кнопок. Раздалось низкое жужжание, и бутылка исчезла с платформы, тут же возникнув на другой.

      Раздались аплодисменты. Грубин и Удалов горячо поздравили профессора с принципиальным открытием.

      – Сегодня метр, – сказал Удалов. – Завтра – на Луну.

      – Конечно, так, – согласился Минц. – Но до Саратова нам далеко. Вы, друзья, не представляете, сколько нужно для этого энергии.

      – Значит, и у Эдуарда не получится, – сказал Грубин. – Ведь в данной ситуации вы, Лев Христофорович, как Аполлон.

      – А он Марсий? – Лев Христофорович кинул взгляд на пыльную свирель, лежавшую на подоконнике. – Нет, я никогда не буду снимать шкуру с человека, посвятившего себя науке. Даже если он ошибается, даже если он переоценил свои силы. Пускай дерзает и дальше.

      – Я попробую? – спросил Удалов.

      – Можно, – сказал профессор. – Вот этот рычаг до нулевой отметки, эту клавишу не до конца. Ясно?

      Удалов подошел к телепортирующей установке, но не удержался, перевел рычаг за нулевую отметку, а клавишу выжал до отказа.

      Бутылка исчезла, но на другую платформочку не выскочила. Вместо этого послышался глухой удар и возмущенный крик со двора.

      Там, облитый кефиром, стоял старик Ложкин и был разгневан.

      Пришлось просить прощения, а потом разрешить ему телепортировать свои часы.

      – Сделаем рычаг побольше, – сказал Удалов, – уже завтра добьемся ста метров.

      Он не был удивлен и не чувствовал себя виноватым. Он был участником. А добрый Саша Грубин между тем сбегал за кефиром, чтобы Минцу было что пить утром.

      Напряжение росло. Приближался день, когда к пивному ларьку придет соперник. Как у него? Саратов или не Саратов? А может, провал?

      С одной стороны, хотелось провала, потому что человек слаб, и патриоты из дома № 16 хотели приоритета для своего профессора. С другой стороны, врожденное чувство справедливости желало успеха неизвестному самоучке и славы городу в целом.

      Ровно через месяц