Гусляр навеки (сборник). Кир Булычев

с этим маленьким водоемом, и начали обходить его стороной. Лягушки тоже покинули его.

      В один жаркий июньский день, когда отдаленные раскаты надвигающейся грозы покачивали замерший, душистый от сирени воздух, профессор привел к прудику своего друга Сашу Грубина. Профессор нес большой сачок и ведро, Грубин – второе ведро.

      Прудик произвел на Грубина жалкое впечатление. Трава по его берегам пожухла, вода имела мутный, бурый вид, и от нее исходило ощущение безжизненности.

      – Что-то происходит с природой, – сказал Саша, ставя ведро на траву. – Экологическое бедствие. И вроде бы промышленности рядом нет, а вот погибает пруд. И запах от него неприятный.

      – Вы бы побывали здесь вчера вечером, – сказал, улыбаясь, профессор. – Я сюда вылил вчера литр азотной кислоты, ведро мазута и всыпал мешок асбестовой крошки.

      – Зачем? – удивился Грубин. – Ведь вы же сами всегда расстраивались, что природа в опасности.

      – Расстраивался – не то слово, – ответил Минц. – Для меня это трагедия.

      – Тогда не понимаю.

      – Поймете, – сказал Минц. Он извлек из кармана пакет, от которого исходил отвратительный гнилостный запах.

      – С большим трудом достал, – сообщил он Грубину. – Не хотели давать...

      – Это еще что?

      – Ах, пустяки, – сказал Минц и кинул содержимое пакета в прудик.

      И в то же мгновение вода в нем вскипела, словно Минц ткнул в нее раскаленным стержнем. Среднего размера рыбины, само существование которых в таком пруду было немыслимым, отчаянно дрались за несъедобную пищу. Грубин отступил на шаг.

      – Давайте ведро! – крикнул Минц, подбирая с земли сачок. – Держите крепче.

      Он принялся подхватывать рыб сачком и кидать их в ведро. Через три минуты ведра были полны. В них толклись, пуча глаза, молодые осетры.

      – Несколько штук оставим здесь, – сказал Минц, когда операция была закончена. – Для контроля и очистки.

      Пока друзья шли от прудика к реке Гусь, Лев Христофорович поделился с Грубиным сутью смелого эксперимента.

      – Я жевал эту синтетическую черную икру, – рассказывал он, – и думал: до чего стандартно мыслят наши Аполлоны. Есть икра дорогая и вкусная. Они создали икру подешевле и похуже. В результате – никакого прогресса. Прогресс возможен только при парадоксальности, смелости мышления. Что свойственно мне, провинциальному Марсию. Если есть синтетическая осетровая икра, как насчет синтетических осетров?

      – Бессмысленно, – сказал Грубин.

      – Правильно. Бессмысленно. Если не заглядывать в ведра, которые мы с вами несем... Ладно, подумал я. Может, при моем исключительном таланте я смогу вывести из синтетической икры синтетических рыб. Но зачем?.. И тут я понял – для дела!

      – Для какого? Пруды губить?

      – Мысль твоя, Грубин, движется правильно, но скудно, – ответил профессор. – Не губить, а спасать! Если я выведу синтетического осетра, то он будет нуждаться именно в синтетической пище. То есть в том, что ни прудам, ни речкам, ни настоящим рыбам не