Монументы Марса (сборник). Кир Булычев

как стричь «под бокс», а Мик подстрижен «под бокс».

      – Твое имя Иосиф, мальчик? – спросил я.

      Мальчик не уходил. Ему было интереснее со мной, чем с мамой.

      – Мария! – крикнул пронзительно Мик, и я понял, что он всегда в жизни кричит, зовет на помощь Марию, если не знает, что делать. – Мария, возьми мальчика.

      – А меня назвали в честь дяди Сталина, – сказал мальчик. – А почему нет портрета дяди Сталина?

      – Дядя Сталин, – сказал я, – давным-давно умер.

      И тут испугался мальчик. Мне даже стало неловко, что я так испугал мальчика.

      Мать уже спешила к нам через зал. Она резко схватила мальчика за руку и потащила от нас, она не спрашивала, она обо всем догадалась. Мальчик не оборачивался. Он плакал и что-то говорил матери.

      – М-да, – сказал я, чтобы как-то разрядить молчание. – Наверное, мне лучше уйти. Вы нервничаете.

      – Да, – согласился Мик. – Хотя, впрочем, зачем вам теперь уходить? Вы же догадались, да?

      – Я теряюсь в догадках, – сказал я. – У меня создается впечатление, что вы много лет где-то прятались, что вас не было… Я не знаю, как это объяснить…

      – Давайте выйдем наружу, покурим. Вы курите?

      Мы вышли из вокзала. Сквозь освещенную стеклянную стену я видел сидевших кучкой жену и детей Мика. Девочка спала, положив голову на колени матери. Мальчик сидел, подобрав коленки. Коленки были голыми. На мальчике были короткие штанишки, что теперь редко увидишь.

      Мик достал из кармана смятую пачку папирос «Норд». Предложил мне. Я предпочел «Мальборо». Мы закурили.

      – Мы не прятались, – сказал Мик, оглядываясь на старуху, стоящую неподалеку с букетом астр. – Нас просто не было.

      Горящие буквы новостей бежали по крыше дома на другой стороне Садового кольца. «Высадка на Марсе ожидается в ближайшие часы». У нас плохо с мясом, подумал я, но мы добрались до Марса. Этого я, разумеется, не сказал вслух.

      – Мы живем в прошлом. Вернее, жили в прошлом до вчерашнего дня. И вот, простите, бежали. Скажите и не поймите меня ложно: в самом ли деле портретов Сталина нет в вашем времени?

      – Как-то я видел один на ветровом стекле машины. Она была с грузинским номером, – сказал я. – Он для нас – далекая история.

      – А вы знаете, что по его вине погибло много людей? Об этом вам известно?

      – Известно, – сказал я. – Давно известно.

      – И что вы сделали?

      – Мы сделали единственное, что можно было сделать, чтобы не отказываться от собственной истории, – сказал я. – Мы предпочли забыть. И о нем, и о тех, кто погиб. Наверное, я не совсем точен. Наверное, правильнее сказать, что мы отдаем должное тем, кто погиб безвинно. Но стараемся не обобщать.

      – Может, это выход. Трусливый, но выход. Я не хочу вас обидеть. Я специально выбрал это время, чтобы быть уверенным, что никого из них уже не будет в живых.

      Я промолчал.

      – Еще вчера… – сказал Мик, глубоко затягиваясь. Табак в папиросе был плохой, он потрескивал, будто Мик раздувал печку. – Еще вчера мы жили в 1938 году. Вы не верите?

      – Не знаю, – сказал я. – Если вы мне объясните,