Три короба правды, или Дочь уксусника. Светозар Чернов

его открытый лист была для Фаберовского неожиданной и странной. Что означало это пренебрежение к приказу директора Департамента полиции со стороны дворников, когда те должны были повиноваться одному его слову? Прекращение каким-либо особым распоряжением действия открытого листа? Или муж Ольги Иосифовны столь влиятельное лицо, что для него ничего не стоит замять дело с игнорированием приказа высшего в империи полицейского чина?

      В полном смятении чувств он подошел к ближайшему городовому, предъявил лист и велел:

      – Скачи на одной ножке до Владимирского и кукарекай!

      Однако когда растерявшийся городовой – пожилой усатый мужчина – поднял одну ногу и набрал полную грудь воздуха, готовясь закукарекать, Фаберовский поспешно остановил его. Он положительно переставал понимать происходящее вокруг!

      24 декабря 1892 года, четверг

      – Самовар будете? – В дверь осторожно постучали.

      – Будем!

      Артемий Иванович высунул нос из-под одеяла.

      – Смотри, Степан, у нас снег на подоконнике растаял. Жизнь-то налаживается!

      Он откинул одеяло и сунул в валенки обутые в новые шерстяные пополам с бумагою носки, купленные вчера за 30 копеек. Открыв ключом дверь, он впустил коридорного с медным грушевидным самоварчиком.

      – Никак хозяйка топить велела? – ехидно спросил Артемий Иванович.

      – Управляющий распорядился с самого утра у вас протопить, – почтительно ответствовал коридорный, ставя самовар на дощатый стол. – Сахар, калач, лимон? Все от хозяйки.

      – Передай пани Пфлюгер наш поклон, – сказал Фаберовский. – И чашки не забудь, у нас все перебиты.

      – Хорошо быть на службе! – Артемий Иванович снял сушившиеся на спинке кровати портянки. – Вот, теперь и подвертки тебе могу вернуть. Хочешь – обратно кашне сшей, хочешь – князю татарскому продай.

      – Сшей себе, пан Артемий, орденскую кавалерию из нее. Будешь через плечо носить.

      – Сам ты дурак! – обиделся Артемий Иванович. – Все сегодня про тебя его превосходительству расскажу!

      Комната на Мещанской, которую они снимали в доме на углу с Демидовом переулком у моста через Канаву, находилась на последнем этаже и была такой крохотной, что в ней помещались только две железные кровати, старый стол и два колченогих стула. Уже месяц, с тех пор как закончилась холера и вместе с нею их дезинфекторская деятельность, управляющий отказывал им в чае и дровах, и появление на столе в непривычно теплой комнате начищенного самовара означало конец черной полосы в их жизни. Самовар плевался кипятком, ронял угольки на поднос и всячески выражал бурную радость по поводу этого события.

      – А шоколадка от хозяйки нам положена? – спросил Артемий Иванович у коридорного, принесшего чашки с сахаром и заварной чайник.

      – Вот, конфект только прислали.

      – Что?! – грозно подбоченился Артемий Иванович. – Чтоб сей же час была большая коробка!

      – Смилуйтесь, господа, управляющий с меня вычтет.

      – Ладно, ступай, – смягчился Владимиров. – Ради праздничка