Марки. Филателистическая повесть. Книга 2. Георгий Турьянский

дело с неким железнодорожным инженером, зашедшим по случаю попросить о каком-нибудь одолжении.

      Однако, когда незнакомец без разрешения вошёл и отрекомендовался, приложив пальцы к козырьку фуражки, я понял свою ошибку.

      – Генерал-лейтенант Май-Маевский. Позвольте же мне, наконец, снять мою одежду, господин Горький!

      Не сразу пришел я в себя. Я, честно говоря, не люблю людей нахрапистых, даже и в генеральских чинах. Но делать нечего, военной силе приходится уступать. С учтивостью человека, побывавшего в Англии и в Соединённых Штатах, перенявшим грамматику благовоспитанности, я сделал приглашающий жест.

      Незнакомец достал из широкого кармана штанов огромный носовой платок, более напоминавший половую тряпку.

      В самом деле, использовал он её по назначению: принялся, сопя, вытирать сапоги. Мне не оставалось ничего другого, как помочь ему повесить мокрую шинель и пригласить пройти. Когда вытирание сапог закончилось, вошедший удостоил меня парой слов: – Разрешите представиться. Меня зовут Владимиром Зеноновичем. Или Зиновьевичем, если вам трудно выговорить. С моим отчеством всегда путаница. А вы, стало быть, и есть тот самый Горький?

      – Позвольте предложить вам чаю, – не теряя достоинства проговорил я. – У меня для знатоков есть особый британский, с жасмином.

      – Терпеть не могу англичан, – засопел генерал. – Дайте лучше водки для сугрева.

      – Я спиртного не пью.

      – Что, недавно бросили? Тогда мы с вами поймём друг дружку. Сам страдаю запоями-с.

      – Нет, я запоями не страдаю. У меня другая болезнь. Так я налью вам минеральной воды, а себе – английского чаю, – сказал я, чтобы поставить нахала на место и показать, кто хозяин в доме.

      – Будь по-вашему, – генерал показал мне на кухню, будто денщику, – несите чай!

      Когда я вернулся с чашками и печеньем, мой гость совсем уже освоился и поглядывал в отметки, сделанные мной карандашом в «Науке и жизни».

      – Не знал, что вы интересуетесь садоводством, – вымолвил он.

      – Самообразование есть потребность творческого человека любой профессии, тем более писателя, – отозвался я. – Чем могу быть полезен?

      Вошедший крякнул и поднял брови.

      – Признаться, сбит с толку. Не ожидал получить такой культурный приём. Кто ж предполагал, что большевики так уйдут вперёд. Я сразу заметил в вас человека интеллигентного. Хотя, читая вашу «Мать», и не догадаешься. Вы, наверное, специально там пороли чепуху! – хлопнул меня по плечу Владимир Зенонович.

      – Ничего я не порол. Роман «Мать» переписан теперь заново. Я назвал его «Die Mutter Anne Amalie», да будет известно вашему превосходительству, – отвечал я с английской учтивостью.

      – Ах, вот оно как!

      Говорил генерал быстро и ориентировался в новых обстоятельствах тоже молниеносно. Я рассматривал лицо гостя. Мясистый нос, живые насмешливые глаза под пенсне.

      – Угощайтесь и расскажите, что за беда вас привела ко мне? – продолжил я