Нора Баржес. Мария Голованивская

и радость от той жизни, что проникает ей внутрь через поры.

      Хорошо, я отвечу тебе.

      Она посмотрела на его вдруг сделавшееся измученным лицо. Он глотал анисовую водку, потел, его лицо вдруг посерело, потускнело, постарело. Они сидели в кафешке у королевского пруда, и в его глазах отражалась вода. Он был похож на разряженного вурдалака в красном клетчатом шарфе и с белесыми блестками в глазах. На смертельно уставшего вурдалака, отравившегося нехорошей кровью, разломавшего зубы об ее каменную плоть.

      Хочешь знать?

      Что между вами происходит? Кто она? Что вы делаете?

      Она девушка-затейник. Ей двадцать пять лет. Ее зовут Рита. Мы познакомились на празднике в Музее, помнишь, я открывала там коллекцию живописи? С тех пор мы подружились, ходим куда-то, говорим о чем-то, никакого преступления.

      Ложь.

      Он внезапно вышел из себя. Разъярился от собственной усталости.

      Я разведусь с тобой и отберу у тебя дочь.

      Ложь – это просто препарированная для других правда.

      Он орал среди королевского парка, хлопающих крыльями разномастных птиц, вежливых аборигенов, из последних сил не замечавших супружеской размолвки.

      Я отберу у тебя Аньку, слышишь, гадина?!!!

      Он неуклюже встал, опрокинул стул.

      Она устало посмотрела в его сторону, закурила. Подскочившему официанту спешно заказала воды без газа.

      Она и сама думала, точнее, мечтала, видела в странных несвойственных для себя грезах, что пребывает с Риточкой в маленькой белоснежной залитой солнцем квартире на небесах-стрит, или небесной роад. Без Анюты. А к ним, болтуну-говорону и дочечке-строчечке, приходит повидаться изредка на землю, и они радостно все втроем пьют чай и лопают любимые Анькины кексы, с разноцветными цукатами и прочими сказочными чудесами.

      Но почему Рита не звонит?

      Она хотела было позвонить сама, но, не обнаружив телефона, так и осталась сидеть за своей водой и сигаретами, раскладывая в голове вопросы, требующие немедленного решения.

      Он ушел, вернулся.

      Встал, сел.

      Она посмотрела на него: полупьяный с серым лицом и расковырянной как прыщ душой.

      Ты уверен, что хочешь копаться в этом с риском не вернуться никогда назад, туда, где мы сейчас сидим – ты и я, и Анька, и наша дурацкая, но жизнь?

      Да.

      Да?

      Да.

      Они угрюмо побрели домой. Он покорно тащил хрустящие пакеты, плелся, словно на эшафот, от которого ожидал и муки, и чуда, и избавления, и надлежащего событию урока.

      Они молча доехали до подъезда, поднялись, щелкнули замком входной двери.

      Он сел в гостиной в кресло, как был, в пальто и клетчатом шарфе.

      Она сделала то же самое, решив, что раз он выбирает драму, то пускай будет драма.

      Я ведь не должна тебя развлекать своей историей, живописать ее и приукрашивать тебе на потребу? Ведь нет? Тогда все очень просто. У меня любовные отношения с женщиной. Ее зовут Рита, ей двадцать восемь лет.

      Ты же