Первые дни империи. Оганес Григорьевич Мартиросян

на пах свой, – могли спастись. Я понял любовь к большим задницам.

      Ее он мне целовал. Макал, как в варенье, палец. Меня целовал и кушал. Облизывал пальчики. В одном из деревянных домов. Старая женщина. Я молодой была? Нет, я туда иду. Не развалюсь, дойду. Как же, туда ходила. Господи, повеситься вчера. Это полное женское отчаяние, посвященное своей природе.

      – Работаешь?

      – Да, напротив. Работаю барменом.

      – Очень родиться мило. Я предельно люблю женщин, до такого предела, что вылетаю постоянно в ненависть, рядом идут две трассы.

      Он поставил мне музыку. Плотный занавес музыки зрение сунул в тьму.

      – Те на картинках мрут, что с ними будет в жизни? Славен пространством фильм. Проседи, сумерки. Я, опять же, не могу просто общаться с женщиной, я с ней или человек посреди Сибири, закутанный в теплые одежды, или же гол совершенно, эрегированный на нее, говорящий с ней так, как насилуют, а потом – чтобы и мы поспевали за данным сравнением. Нельзя, не иначе как. Выжимающий женщину или себя в нее выжимающий. Ты пососать не хочешь?

      – Что ты сказал, не слышала?

      – Дети сосут же грудь, значит сосать им нравится. После перестают. Значит, не нравится. Женщины возобновляют.

      – Ну а мужчины лижут?

      – Женщины возвращаются к младенчеству своему с мужчиной, мужчина лижет рожденного своего детеныша. Вот пизда – это то самое место.

      Я раздвигаю ноги, показывая белую полосу своих трусиков, идущую словно полоса посреди дороги. На нее можно встать, а иначе собьют. Так вот, он лижет больное место женщины, ее оторванность от него, от мужчины. Боль прекращается, когда он соединяет ее со своей пуповиной, расположенной прямо здесь. Моя рука легла на пах Варужана.

      – О чем ты меня просил?

      – Лучше изменять, но любить, чем не любить, но быть верным.

      * * *

      Ее нога пришлась впору к его лицу. Она измеряла ею его лицо. Ну ничего, все здесь. Все на виду, напротив. Что же ты не молчишь? Что говорить, мне незачем. Вновь на базаре пусто. Только манекены людей и мяса. Манекены качаются на ветру. Он проходит по ветру. С обветренной стороны. Эй, подойди сюда. Крик, но откуда – нет. Ниоткуда кричат. Что, покатаемся? Визг тормозов, движение. Плач надвигается. Где-то запел ребенок. У мальчика очень большое чувство вины. Он еще верх покажет. Вас он опустит вниз. Я просто не видел разницы, по большому счету, между отдельными женщинами, чтобы посвятить себя только одной. А если не видишь разницы, тогда зачем платить больше. Вот и не знаю я, просто не чувствую. И некоторые, понимая себя, грызли локти, пускаясь на отчаянные шаги. Как мне их было жаль, если бы я был себе только хозяином, а не в том числе и слугой. В большей степени им. Сунул, подвигался, выплюнул. Именно. Горек глоток, видать, выплюнул, тошнота. Дай, говорю, за что. Чересполосица. Что мне увидеть тут. Встал, перестал идти. Женщина ты моя. Так полюбил девчонку. Ты уже тяжела? Гладит живот ладонь. Девочка улыбается, ширится и растет. Заниматься сексом – пить, потягивать себе в удовольствие, после чего блевать. Оттого и