Бесы с Владимирской горки. Лада Лузина

Виктор Арнольдович.

      Он оказался прав, сундук все еще был тяжелым, и Катя с грохотом поставила – скорей даже уронила его обратно на пол.

      И вскрикнула!.. Паркетный пол под антикваром и Катей резко качнулся, как палуба корабля, угодившего в шторм. На потолке жалобно звякнула хрустальными подвесками люстра, хлопнул стеклянной дверцею шкаф. Все девять предметов подпрыгнули на столе, испуганно замолчали и встали ампирные часы, а из ближайшего комода со скрипом выдвинулся нижний ящик, сделав его похожим на человека с удивленно отвалившейся нижней челюстью.

      Не удержав равновесия, Катя почувствовала, что летит на диван. Нелепо размахивая руками, Виктор Арнольдович Бам упал прямо на Катю, – ткань ее алого платья поползла вниз, обнажая грудь.

      В ту же секунду произошло еще одно событие – на крыше противоположного дома быстро защелкал затвором фотоаппарат. А в следующую секунду испуганная люстра зазвенела всем телом, и в комнате погас электрический свет.

* * *

      – За кого ты меня принимаешь?

      Виктора Топова точно подменили. Он «тыкал» Катерине Михайловне, хоть они точно не успели дойти до стадии «брудершафт». Он был зол и опасен как разъяренное, готовое к атаке большое животное – зубр или носорог.

      Он говорил нарочито спокойно, но каждое слово его падало как неподъемная бетонная плита:

      – И за кого ты принимаешь себя?

      – Я уложилась в обещанный час, – не поняла причин его гнева Катерина. – В час пятнадцать…

      – Это что, игра такая? Сначала ты заводишь меня… потом едешь и трахаешь старого урода! Потом возвращаешься… Я похож на какого-то мальчика для игр?

      – Не понимаю вас, – свела брови Катя.

      – Объяснить? – тяжело спросил он.

      – Сделайте одолжение, – холод Катиных слов мог охладить даже лесной пожар, но внутри Топова кипел брызжущий лавой Везувий.

      – Прокомментируешь это?

      Он показал ей экран своего смартфона, вместившего на редкость пошлое фото. Раскинув руки и ноги, Катя лежала на диване, вцепившийся в ее плечи Витольдович уже стянул с нее платье, его лицо утыкалось в Катину обнаженную грудь, штаны его полосатой пижамы сползли с ягодиц.

      Пожалуй, Виктора Топова можно понять, – сделать из увиденного какой-то иной вывод было попросту невозможно.

      – Это последнее, что успел снять фотограф, потом вы выключили свет. Час пятнадцать. Тебе хватило?

      И Катя могла бы посмеяться над этой комической сценой.

      Могла простить Топову ложный вывод, злость, праведный гнев.

      Могла (с некоторой натяжкой) простить даже хамский тон…

      Все могла – кроме одного.

      – Ты следил за мной, – огласила она приговор.

      – И, как видишь, не зря! – парировал он. – Ты странная… слишком. И слишком нравилась мне. Заинтриговала. Но ты точно не Золушка. Ты – извращенка! Бросить меня, чтобы сбежать и переспать с этим… С мерзким стариком! – его лицо исказилось презрением. – И как ни в чем не бывало вернуться сюда… Не думай, что тебе сойдет это с рук. Что