Савва Морозов: смерть во спасение. Аркадий Савеличев

если в сырой ночи стережешь купчика-голубчика.

      Но кашель вдруг в протяжный мотив вытянулся. Скорбно из-за поворота хлынули голоса:

      Эх ты, мать моя Владимирка-душа,

      Пожалей ты добра-молодца меня.

      Человеку, выросшему вблизи каторжной Владимирки, – да песнопений таких не знать…

      Савва засунул кистенек обратно под зипун и снял валяный капелюш, крестясь. Партия выползала из-за берез порядочная, с полсотни душ. Вот тоже строгости: в дорогу ковать ноги. Стыдно ему стало за свои здоровые, свободные ходули; барин Рюмин при всех строгостях не вязал ног. Поспешно достал из короба оставшуюся горбушку и поднес ее одному из первых арестантиков. Стража таким вольностям не препятствовала – иначе недалеко уйдешь. А подать несчастному – себе удачи пожелать. И будто прочитали его мысли:

      – День да во благо тебе, Христова душа.

      Тяжелое шествие успело за следующий поворот завернуть, прежде чем Савва Васильевич рассердился на себя:

      – Эк раскрыл хлебало! Не видывал?

      Зато уж и понесли ноги, как под ледяную горку. Еще перекупщики не разъехались от Покровской заставы, как он ввалился со своим коробом под шлагбаум.

      – Не много с тебя, три копейки, – попридержал его будочник.

      Но и Савва Васильевич при большой дороге вырос, знал, что сказать:

      – Я, родимый, последнюю горбушку арестантикам скормил. Какое у меня копье?

      – Гляди, и рублик будет. На обратном пути ежели.

      Перекупщики уже спешили навстречу. Один нахальнее другого.

      – Рыбка?

      – Почем коробец, купец?

      – Хорошую цену дам, если лещик хороший!

      Кто будто учил Савву – за словом в карман не лез:

      – Не лещик, а лещ. Лещук вяземский. Не торгуйся, ваше степенство. Не чета московским замухрышкам. Гляди, перебьют.

      Здесь всяк себя завышал. Не было ведь купцов, так не было и «степенств». Посадские хваталы – хватай побольше, плати поменьше. Но и Савва смекнул, что рыбка нравится. Хоть и поднимешь немножко цену, а на Красном торгу в два-дорога продашь. Он стал оправлять лямки, чтоб закинуть короб за плечи.

      – Пойду к куме на Рогожу. Короб в ледник, с кумой за чаек, а поутру и сам на Красный торг снесу. Две ваши цены свистя возьму.

      – А не просвистишь? – Близко к нему один картузник подвинулся, незаметно оттирая других.

      – Просвищу, коли лясы тут буду с вами точить!

      Он одну лямку все-таки вздел на плечо, когда ушлый картузник взялся за другую:

      – Ну, а последнее слово, купец-молодец?

      – Без шуток, ваше степенство?

      – Давай уж без шуток.

      – А коль без шуток, бери прямо с коробом, да и рубль и три копейки в придачу давай.

      – Три-то копейки еще зачем?

      – А затем, что служивый тоже хочет испить чайку, – кивнул он на будочника. – А коль потрафишь, вся рыбка, какую еще принесу, прямо в твои руки. Смекаешь?

      Смекнул