Савва Морозов: смерть во спасение. Аркадий Савеличев

сосен. Немалое родовое именье таяло на глазах. А тут и Савва Васильев сын начал вставать на ноги. Он-то не пил, не курил, а полюбовницы с такой женой, как Ульяна, и непотребны были. Детки один за другим выскакивали. Вслед за Елисеем и Захаром и третий выскочил; чтя Ветхий Завет, его Абрамом назвали.

      В Москву Савва уходил безбоязненно. Страх на барина напал всамделишный. А тут и другие холопы, не получая на лесосеке даже законного куска хлеба, прибили надсмотрщика, да и вся недолга. Рюмин подозревал своего главного обидчика, но Савва тут был ни при чем. Он так и сказал:

      – Ваше благородие, надсмотрщик из тех же холопов – разве поднимется у меня рука на подневольного человека?

      Тут разумелось – на вольного-то может подняться!

      Удивительное дело: после ночной трепки старый гусар, пропивший последнее, стал доверчивее. Просто рукой махнул:

      – Э-э, одной душой больше, одной душой меньше. Суди теперь дураков! Всех на оброк повыгоняю. Даже распоследних лентяев. Ведь не идут добром на свои хлеба. Ты им пример показывай, Савва Васильич.

      Так и назвал, по отчеству. Савва таким же тоном ответствовал:

      – Покажу. Уж в этом не сомневайтесь.

      – Вот бы тебя управителем, а? И мне доход, и тебе полный резон.

      – Куда уж! Дай Бог, себе управиться.

      – Управишься, не сомневаюсь. Но не рано ли с барином порываешь?

      – В самый раз, ваше благородие. Застите дорогу, если сможете?

      Маленько бахвалился над незадачливым барином, но мысль свою имел: от барина бегом, от рыбы подальше, к доходной торговлишке поближе.

      Человек он был смекалистый. Да и глазастый. Не только же с перекупщиками у Покровской заставы якшался, ходил и на Красные торги. Обувка-одежка теперь позволяла. Не всякий в рыло будет тыкать. Смотри-и, рыбак, посма-атривай!

      Рыбой он еще и при отце занимался, с десяти сопливых лет. Отец надорвался, таская после барщины пудовые коробья, нелегкие были они и для него. Отшагай-ка восемьдесят верст до Москвы!

      На Красном же торгу, что шумел вдоль Кремлевских стен, от Иверской и до Москвы-реки, смышленые люди попадались. Рыбой, битой птицей, калачами или сбитнем не промышляли – шелк азиатский сквозь ловкие пальцы пускали. Само собой, не в сыром виде. Китайские или персидские шелка – для боярских да вельможных плеч. Но кто украсит плечики дочки купечьей, женки чиновничьей, да и простонародья в дорогие дни: на Рождество, на Пасху, тем более уж на свадьбу?

      Свои, доморощенные, шелкоткацкие фабрички появились. Драгоценная азиатская ниточка сколько раз в руке перекручивалась, столько и цены на руку клала. Товар ходкий, а главное, легкий. Не ломовых лещей, обложенных крапивой, в коробьях таскать!

      – Ульяна, – сказал он как-то на супружеской кровати, – придется тебе одной побыть.

      – Ой, Саввушка? – стала она надевать скинутую было уже рубашонку. – Иль приелась?

      Он не дал ей прикрыться сразу взмокшей от слез рубашонкой.

      – Вот и вижу, что хоть ты верная мне жена, но глупая.

      – Умной-то мне к чему быть? Детки и без ума рожаются.

      – Да