Герои. Джо Аберкромби

во всех смыслах… Что такое?

      Гарод больше не улыбался.

      – Да шучу я, шучу. Сколько лет его знаю. Он безобидный, дурашка.

      – Безобидный, говоришь? А ты видела, как он сражается?

      – Как фехтует.

      – Это не одно и то же.

      Что-то в том, как он откинул при этом голову, пробудило в Финри интерес.

      – А ты видел?

      – Я – да.

      – И?

      – И… Я рад, что он на нашей стороне.

      Она притронулась пальцем к кончику его носа.

      – Бедный мой мальчик. Ты его боишься?

      Он откатился от нее.

      – Немного. Каждому следует немного бояться Бремера дан Горста.

      Эти слова удивляли. Она не думала, что Гарод может кого-то бояться. Они лежали молча, слушая, как тихонько хлопает под ветром полог палатки. Теперь Финри чувствовала вину. Она любила Гарода; Гара, как она его называла. Когда он сделал ей предложение, она перечислила себе все его качества. Все за и против, самым скрупулезным образом. Он хороший человек. Один из лучших. Прекрасные зубы. Честный, храбрый, безупречно верный. Хотя этого не всегда достаточно. Потому-то ему и нужен кто-нибудь более практичный, кто бы успешно вел его лодку по житейским волнам. То есть она.

      – Гар.

      – А?

      Она подкатилась и, прижавшись к его теплому боку, прошептала ему на ухо:

      – Я тебя люблю.

      Надо признать, ей нравилась власть над ним. Одного этого было достаточно, чтобы он лучился счастьем.

      – Хорошая девочка, – прошептал Гар.

      И поцеловал ее, а она его, запустив пальцы ему в волосы. А что такое любовь, как не поиск и обретение того, кто тебе подходит? Того, кто возмещает твои недостатки? Того, с кем и над кем ты работаешь.

      Ализ дан Бринт была достаточно мила, умна и родовита для того, чтобы с ней не было зазорно, и в то же время не настолько блистала красотой, умом и родовитостью, чтобы представлять угрозу. Так что она вписывалась в узкие ограничения Финри, в пределах которых можно выпестовать подругу без опасности, что она тебя затмит. С тем, чтобы ее затмевали, Финри мириться не могла.

      – Как-то сложновато привыкать, – невнятно сказала Ализ, глядя из-под белесых ресниц на колонну марширующих солдат. – Когда тебя разом окружает столько мужчин, надо…

      – А мне так ничего. Армия всегда была моим домом. Мать умерла, когда я была совсем маленькой, и меня воспитывал отец.

      – Ой, прости.

      – Да брось ты. Отец по ней, должно быть, скучает, ну а я-то тут при чем? Я ее и знать не знала.

      Неловкая пауза, что неудивительно: Финри догадалась, что слова ее пришлись в некотором роде как обухом по голове.

      – А твои родители?

      – Умерли, оба.

      – Вот как.

      Финри почувствовала себя еще более неловко. В большинстве разговоров ей приходилось лавировать, как бы не сказать невзначай бестактность или не ляпнуть лишнего. Как ни осторожничай, а такое то и дело неизбежно случалось. Она смирилась. Хотя, быть может, следовало лучше смириться с тем, чтобы вовсе не открывать рот.