Охотники за ФАУ. Георгий Тушкан

еще надкусит… проедет третья – медная проволочка лопнет, и взрыватель сработает.

      Баженов и Помяловский замерили и срисовали это устройство. Видимо, для их автобуса, второй или третьей машины на этой дороге, час еще не настал.

      Обезвредив мину, они тронулись дальше. Миновали разрушенную Комиссаровку и почти не тронутую Самойловку.

      Шофер гнал машину, надеясь, видимо, в случае чего «проскочить». Баженов был в напряженном ожидании, – вот сейчас! Вот сейчас взорвется мина и… Перед его глазами стояло развороченное тело шофера и глаза старшины, обращенные к нему. Баженов постарался успокоиться, но когда мотор чихнул, он мало сказать вздрогнул – подпрыгнул и больно ударился головой о потолок кузова. Это его разозлило, и он перестал бояться.

      Перевалив бугор, шофер вдруг газанул, резко свернул вправо и остановил автобус за уцелевшей стеной сгоревшего сарая.

      – Фриц! Возле танка! – прошептал он и уставился на лейтенанта – неужели тот не заметил?

      Баженов сунул карту в планшет и с автоматом в руках выскочил из кабины. Шофер тоже вышел и, подойдя к краю стены, показал пальцем. Слева у дороги стоял подбитый немецкий танк. Рядом копошился человек.

      Сзади к Баженову подошел Андронидзе, поглядел в бинокль, определил:

      – Гражданский. Похоже, раздевает трупы фашистов. Что делать будем? – Андронидзе с интересом поглядел на Баженова.

      Баженов молча смотрел на горестные остатки села. Только голые, закопченные печи на месте домов. Он вспомнил, что не послал донесения из Ефимовки. Впрочем, подполковник Синичкин, наверное, уже сообщил, что в Ефимовке нет передового отряда.

      Баженов набросал донесение: сообщил, что достиг Очеретяного (считали, что это село еще у противника), и упомянул о новой системе минирования дорог. Передал донесение шифровальщику и приказал радистам передать его в штаб и подполковнику.

      Пока шифровальщик, невысокий, смуглый капитан Авекелян, удалив всех из машины и поставив у дверей своего автоматчика, кодировал донесение, Баженов и Андронидзе двинулись к танку. Они подошли шагов на двадцать, и Баженов окликнул мужчину. Тот повернулся, да так и замер. Затем вскочил и с воплем «свои, свои» кинулся к офицерам.

      – Боже ж мой, – кричал он, заливаясь слезами. – Почему армия не пришла три часа назад?!. Ну всех, всех фашисты поубивали. Идут и стреляют, идут и стреляют. Вывели мою бедную жену на двор, вывели сына, дочку, и вижу – в жену стреляют. Сердце мое разрывается. Вижу, в моего дорогого сына тоже стреляют, и он кричит. Ой, горенько!..

      Баженов стал успокаивать мужчину, но Андронидзе отнесся к его рассказу с недоверием. Он спросил, как его звать, откуда он и каким образом уцелел, если всех убивали.

      Из сбивчивых его ответов выходило, что он нездешний, эвакуировался еще в сорок первом году из города, находившегося на правом берегу Днепра. Жил здесь, а когда расстреливали его семью, он случайно находился в погребке и наблюдал все это через щель в дверце.

      – Кто