Бог знает лучше. Azad Rus

ь, ранний вечер, провинциальный восточный город. Точнее то что от него осталось. А осталось немного. Где-то американская авиация поработала, где-то смертники, где-то артой подшлифовали…

      Пыль, дыры в уцелевших стенах, запах разложения и отзвуки далёкой перестрелки. Через развалины домов с трудом пробираются двое. По крайней мере пытаются. Один, припадая на раненную ногу тащит второго. Длинные седые волосы, правая сторона лица залита кровью. Грёбанная мина. Но можно сказать повезло. В руке автомат. Пригодится…:

      – Брат, оставь. Вдвоём пропадём.

      – Молчи, береги силы. Я обещал бабушке присмотреть за тобой.

      Лечь бы прямо на камни и не вставать. Отдохнуть хоть немного. Размечтался. Совсем рядом голоса

      – Ищите этих неверных. Один из них русский.

      – Что тот самый «Ангел Смерти»? Я сам отрежу ему голову.

      – Они ранены и не могли далеко уйти.

      Вот и всё. Время жить и время умирать. Хорошо хоть граната есть. Или…

      В кончиках пальцев знакомое покалывание. Тот, кто во мне. Маг, жрец, волхв. Какая разница. Откуда? А это пацаны уже другая история.

      Три года назад… Село под Горловкой помню. Про донецкий госпиталь потом рассказали. Несколько суток мёртвым был, да видать отмолил кто-то. Знать бы ещё кто. Батюшка потом сказал, что теперь во мне трое. Тот, кто этот мир знает, воин-зверь и тот кто может и реальность менять, и…

      Характерник я, да.

      – Сейчас брат. – хриплю я.

      Сука, боль такая как будто через тебя электрический разряд пропустили. У всего своя цена есть. Но оно того стоит.

      Всё заволакивает черно-красная пелена, гортанные голоса растворяются в ней как и эта долбанная реальность. На востоке темнеет быстро, а настоящее исчезает ещё быстрее…

      С трудом приоткрываю левый глаз (правый похоже всё). Надо мной стоит бородатый мужик с СВД. Рядом кто-то удивляется, похоже на арамейском. Слышно только

      – Откуда вы, товарищи?

      – Как вы здесь оказались?

      Мужик, обернувшись,

      – Помогите им, быстрее.

      Говорит вроде на английском. Потом замечаю нашивку на его рубашке «MFS» ("Military Forses Sutoro" христианское ополчение Федерации Народов Северной Сирии или Рожавы)

      и татуировку на руке в виде распятия. Свои.

      Осталось последнее.

      – Хамид, где Хамид…

      Бородатый наклоняется ко мне

      – Он здесь. С ним всё в порядке.

      И в сторону кому-то невидимому

      – Несите обезболивающие и сообщите товарищам в штаб.

      Вот теперь можно и вырубиться. Всё сделал правильно.

      НАСТОЯЩЕЕ.

      Опять вечер и город. Только без перестрелок и прочего говна. Уже хорошо. Что ещё надо? Жильё есть. Пенсия по инвалидности и субсидия. Спасибо мужикам из РСВА. Потребности? Пожрать в холодильнике. Кофе, табак. К алкоголю равнодушен, да и врачи запрещают злоупотреблять.

      Короче, оторвись от монитора и посмотри, что за окном. А там середина июня, только что дождь прошёл. Тихо, спокойно. Если не считать, конечно, шансона из открытого окна напротив и пьяных криков во дворе. Плевать. Я в домике. Сижу на подоконнике и разговариваю сейчас по телефону. А что ещё делать?

      – Как ты Хамид? Как наши, все живы? Хорошо. В табуре (аналог батальона в курдском ополчении) потерь нет.

      – Да, я бабушке вчера звонил. У неё все в порядке. Ахмад в отпуск приходил.

      – А как твой сын, уже ходит? Совсем большой. Время летит, как паровоз под парами.

      – Как Алия? Больше на меня не сердится? Кстати, я собираюсь возвращаться. Брат, да плевать на врачей, стрелять я ещё могу.

      – Да через пару месяцев, если всё нормально пойдёт, буду в Сулеймании. (Город в Иракском Курдистане. Своеобразная перевалочная база для добровольцев в Рожаву.) Конечно позвоню.

      – Что, тревога? Брат береги себя. Чуть не забыл, Чечек привет передавай. Xwezî. (Хотел бы я… (курманджи)

      Ну теперь можно выкурить сигарету, закрыть окно и лечь спать. И видеть те же самые сны. Снова, опять…

      – Братка, уходи, меняй позицию. Уходи. УХОДИ, БЛЯДЬ!

      – Сколько тебе лет, котёнок?

      – Тринадцать. Они… Они изнасиловали меня, а потом продали на невольничьем рынке в Ракке.

      – Wan bikujin! (Убивай их. (курманджи) Вали их на хер! Во имя Бога и Милосердия!

      Что не нравится? Пацаны, а давайте вы три года на Ближнем Востоке повоюете, а потом расскажите, что вам снится.

      Если честно, я уже привык. Как кино смотришь. Откричался давно, да и поседел ещё раньше.

      Только