Самобытный феномен русской средневековой философии. О. В. Козлова

Смолятич не пошел дальше искусного лавирования между «приводимыми текстами» Платона и Аристотеля. «Да и трудно было бы ожидать, — утверждает С. Левицкий, — большего от того периода. Везде по этим далеко не скудным памятникам древнерусской культуры рассыпаны золотые зерна народной и духовной мудрости. Но все же это — только зерна. Мы не видим в них сколько-нибудь зрелых плодов мысли» [152, с. 6, 7].

      Причины умственного застоя («умственной немоты», по П.Я. Чаадаеву), согласно С. Левицкому, нужно искать «не в некультурности, а в своеобразном характере этой культуры». «Были удивительные духовные прозрения, — пишет исследователь, — но эта мудрость была нема, бессловесна. Лик Христа был воспринят в своем наиболее чистом виде, но русский Логос немотствовал». Вторая причина, считает С. Левицкий, — в кирилло-мефодиевском наследии. Библия и Евангелие попали на Русь в македонском наречии древнеболгарского языка, который был понятен народу. Отсюда не было у древнерусских книжников необходимости знать греческий язык: применялись болгарские и сербские переводы, что и явилось, якобы, причиной для отсутствия на Руси «исторических предпосылок для пробуждения сознательной мысли» [Там же, с. 67].

      Не менее критическую позицию в отношении русской философии занимают и такие видные отечественные философы, как Э.Л. Радлов, Г.Г. Шпет, Н.А. Бердяев. Н. Бердяев в работе «Философская истина и интеллигентская правда» писал, что в России «отношение к философии было также малокультурно, как и к другим духовным ценностям: самостоятельность значения философии отрицалась, философия подчинялась утилитарно-общественным целям <…> все это вело к тому, что уровень философской культуры оказался у нас очень низким, философские знания и философское развитие были очень мало распространены в сфере нашей интеллигентности» [19, с. 11, 12]. Отсюда можно сделать вывод, что Н. Бердяев оценивает русскую философию с позиции западноевропейского критерия, упрекая отечественных мыслителей (в частности, Н. Михайловского, П. Лаврова) в том, что их политические интересы и любовь к нравственно-правовым заботам о народе парализовали «любовь к истине, почти что уничтожили интерес к истине <…> Русская история создала интеллигенцию с таким духовным уклоном, которому противен был объективизм и универсализм, при котором не может быть настоящей любви к объективной вселенской истине и ценности» [Там же, с. 16 — 19]. Таким образом, то, что в современной отечественной истории философии отмечается в качестве самобытийной особенности нашей философской мысли, Н. Бердяев в данном случае определяет как ее недостаток.

      Результатом подражания Западу считал русскую философию Я.Н. Колубовский, который и мысль XVIII — XIX вв. считал лишь повторением вольфианства, французского просвещения, немецких классиков, позитивизма и материализма [139]. Как будто русские мыслители не создали ничего оригинального. На этой же позиции стояли В.В. Чуйко [293], И.А. Ильин [111].

      Однако, как верно говорил А.И. Введенский, нет ничего предосудительного в заимствовании, оно свойственно любой культуре, а философская мысль