Будущее. Дмитрий Глуховский

размазанная ветром.

      Смотрю на велик, который я, накатавшись, бросил в траву. По хромированному бликующему звонку ползет муравей. Солнце закатывается за зеленый холм, увенчанный старой церквушкой, и на прощание целует мне руки.

      Мне хорошо, покойно и удивительно мирно. Я на своем месте.

      – Давай смоемся отсюда… Одному у меня не получится, а вдвоем… – говорю я Девятьсот Шестому.

      Он не отвечает.

      Воздух вокруг меня становится вязким, плотным, как вода, и словно чернила каракатицы его наполняет, мутит надвигающаяся беда.

      «Глухие» пилят нервы тревожной мелодией. Тот самый план: конец аллеи…

      Несчастье переполненным выменем нависает вместо неба над домом из кубиков, придавливает своими разбухшими сосцами и меня, и сидящих в креслах; нам всем скоро сосать его яд. Но я притворяюсь, будто это все не сейчас, не с ними, не со мной. Ставлю видео на паузу, ставлю на паузу время, чтобы отвратить неотвратимое.

      – Ну чё, глиста? – слышу за спиной.

      Пятьсот Третий! Его голос! Мне не надо оборачиваться, чтобы понять, кто говорит со мной. Поэтому, вместо того чтобы тратить время на лишние движения, я сразу рвусь вперед. И не успеваю.

      Мою шею запирает его локоть. Он рвет меня назад и вверх, выкорчевывая меня из моего гнезда, придушивая и перетягивая на задний ряд. Я извиваюсь, стараюсь освободиться – но его жилистые руки окаменели, я не могу разжать замок.

      – Не смей! Не смей! Я… Я… Я им… фффсе рассскажшууу…

      Я дрыгаю ногами – хоть за что-нибудь зацепиться бы, хоть какую-то бы опору…

      – А ты что думаешь… Они не знают?.. – говорит Пятьсот Третий мне в шею. Он смеется сипяще: «Ххххх…» – и продолжает удавливать меня; его дыхание щекочет мне затылок. Я пытаюсь бить назад, надеюсь попасть ему по яйцам, но он держит меня как-то хитро, и я все промахиваюсь; а даже если бы и попал – с воздухом из меня ушли все силы, удар получился бы слабый, как во сне.

      – Мне поручили… Тебя… Наказать…

      Он свободной рукой нашаривает пуговицу на моих штанах, рвет ее, сдергивает штаны вниз – до коленей. Мою спину трогает что-то маленькое, твердое, мерзкое. У него встало!

      Внизу живота мерзко щекочет. Я сейчас… Мне нельзя, нет… Я…

      – Отвали! Отвали! Слышишь?!

      И тут мне колени заливает горячим. Я мертвею от ужаса и от стыда.

      – Ты что, обоссался?! Ах ты, говнюк! Ты обоссался?!

      Хватка слабнет. Я пользуюсь этим, выкручиваюсь, бью его пальцами в глаза, пытаюсь сбежать – но он справляется с брезгливостью, заваливает меня на пол, в проход между сиденьями, подминает под себя…

      Его глаза полуприкрыты, рот ощерен, я вижу щели между зубами…

      – Ну давай… Попробуй удрать… Малыш…

      И тут я делаю единственное, что могу сделать в этой скользкой звериной борьбе.

      Отчаянным броском рвусь вверх и впиваюсь в его ухо. Процарапываю зубами по потным волосам, по коже, стискиваю челюсть, давлю, хрустит, жжет, рвется!

      – Мразота! Выпусти! Паскуда! Аааа!!!

      Пятьсот Третий, забыв