Сорочья усадьба. Рейчел Кинг

когда мне перевалило за двадцать. Представила себе дедушкин «зверинец», инструменты, лежащие там втуне. Вспомню ли я, как это делается? Прошло столько лет, помнят ли руки весь этот непростой процесс? Чтобы ответить на все эти вопросы, существовал только один способ.

      Генри

      Однажды он освежевал тигра. Для этой работы требовалось не менее пяти человек. Генри сделал надрезы в нужных местах, а четверо жилистых помощников из аборигенов растягивали окоченевшие конечности. Когда они с усилием откидывались назад, лица их ничего не выражали.

      От тигра исходил запах тлена, мочи и яркого солнца. Генри работал не торопясь, стараясь не надрезать слишком глубоко, чтобы не испортить. Солнце так пекло, что казалось, волосы на затылке могут задымиться и вспыхнуть.

      Остро заточенный и заново подправленный нож входил в мясо, как в масло; Генри резал, медленно отползая на коленках назад. Пока добрался до заднего прохода, руке уже было больно. Воздух вдруг наполнился резким зловонием, даже перехватило дыхание: должно быть, он проткнул мускусную железу.

      От запаха кружилась голова. Даже мертвое, животное старалось пометить территорию, словно еще оставалось чуть-чуть живо. Он проверил, подняв его морду: голова откинулась назад, из открытой пасти безжизненно вывалился синий, как кусок тухлой ветчины, язык.

      Разрезав туловище от гортани и до хвоста, он принялся за передние лапы, сначала обработал одну, потом другую. Теперь зверь лежал на спине, словно распятый. Мясо под складками было жилистое и темное, напоминающее по цвету интимное место женщины. Оно влажно блестело и чмокало, когда он отделял его от костей. Потом можно было снимать шкуру. Для этого потребовалась вся его сила. Шкура отделялась медленно, очень медленно; ассистенты его, что-то бормоча между собой, усердно тянули за кости. Ему еще не приходилось снимать шкуры с такого крупного животного, и по мере того, как работа продвигалась, странные мысли приходили ему в голову, например: «Ах, если бы меня видел сейчас отец». Еще бы, весь перепачканный, одежда в крови и в грязи, пропитанный запахом мускуса, он сдирает шкуру с великолепного зверя, далеко от тех гостиных, где подобие этого животного обретет новую жизнь, кстати, за неплохие денежки.

      Он оголил живот тигра и с большой осторожностью, чтобы не повредить пальцев, лапы, все вместе они подняли тушу, и он стал стаскивать шкуру со спины. С головой надо было работать особенно аккуратно, и когда он, затаив дыхание, наклонился над зверем с ножом, казалось, время замедлило ход; он осторожно обрезал кожу вокруг глаз и ушных раковин, совсем близко к черепу, и, стараясь не торопиться, отделил все до конца.

      Самое трудное было позади. Они обнажили кости и оставили мясо лежать в пыли; теперь шкуру осталось просолить, просушить, смазать терпентиновым маслом и усадить на место.

      Он понимал, что шкура – это еще не тигр. В ней нет его истинной сущности, чувственной напряженности мышц живой твари. Но он максимально приблизился к истинному обладанию этим животным, к осязаемому