Сорочья усадьба. Рейчел Кинг

дети, и они могли о ней позаботиться, в общем, она была в хороших руках, и мне не было нужды о ней беспокоиться. Впрочем, я все равно скучала по миссис Грейнджер, по маслянистому запаху овсяной каши, приготовленной в печи и подаваемой не с бастром[20], а с кленовым сиропом.

      Я положила яйца на широкую скамейку и неожиданно почувствовала, что умираю с голода. Сварив парочку, я тут же их съела, нигде не найдя тостера, прямо со свежим хлебом, убрала остальную еду и вернулась в свою комнату.

      Диссертация лежала на письменном столе, словно насмехаясь надо мной. Я совершенно не укладывалась в график, мне и так было не по себе от мыслей о дедушкиной болезни и смерти, оттого что отношения с Хью предстали передо мной в истинном свете, в общем, на душе было тошно. Я собрала материалы, привела в порядок мысли; теперь излагать их на бумаге надо всерьез и без дураков, это должна быть совсем не та пачкотня, которую я продуцировала до сих пор.

      Я села за письменный стол и принялась перечитывать свои заметки, как вдруг услышала внизу какой-то шум. Я вскочила и двинулась к лестнице гораздо смелее, чем это было ночью.

      – Есть кто-нибудь? – послышался голос с кухни.

      – Входите!

      Я совсем не испугалась, но на этот раз решила: как только избавлюсь от посетителя, сразу запру дверь на замок.

      Посередине кухни стоял Сэм с мешком в руке. Похоже, он не собирался двигаться дальше, и я оценила это. Резиновые сапоги он снял возле двери; сквозь один из толстых серых носков торчал большой палец.

      – Извините, – сказал он, и хотя извиняться ему особых причин не было, мне это тоже понравилось. – Вот, принес вам кролика.

      Он протянул мешок, и я его приняла.

      – Спасибо.

      Мы постояли, глядя друг на друга, потом он повернулся и двинулся к двери.

      – Ладно, – сказал он. – Ну, так я пошел.

      Теперь извиняться настала моя очередь.

      – Я сейчас работаю.

      Я качнула в руке мешок.

      – А за кролика спасибо.

      – Ага.

      Он подошел к двери и повернул ко мне голову.

      – Мне было очень жалко вашего дедушку. Всем нам. Хороший был человек.

      – Спасибо. Да, хороший был человек.

      – А что будет с фермой? Когда его не стало?

      – А разве не знаешь?

      Странно, что ему никто ничего не сказал.

      – А что я должен знать?

      – Ее продают. Каждый продает свою долю наследства. Я думала, Джошуа тебе сообщил.

      Впрочем, и сам Джошуа, возможно, ничего не знал. Кажется, я вляпалась.

      Сэм смотрел на меня и молчал, видно было, что он переваривает информацию. Дыхание со свистом вырывалось сквозь его зубы.

      – Черт возьми, вот это да… – сказал он, взял сапоги и, не надевая, вышел, с силой хлопнув за собой дверью.

      Большую, глубокую морозилку, чтобы положить туда мешок, я открыла с таким чувством, будто поднимала крышку гроба. С тех пор, как дедушка умер, никто в нее не заглядывал, и она была полна. Там были вперемешку навалены пакеты

20

Бастр – неочищенный сахар.