Ричард Длинные Руки – сеньор. Гай Юлий Орловский

рукой. Великая честь, провожает сама королева, я поклонился, больше похожий на варвара своими доспехами и манерой носить меч за спиной, зато едущий следом Сигизмунд выглядит образцом рыцарского облачения, изящества и рыцарских манер. В полном доспехе, шлем с пышным плюмажем, забрало поднято, открывая чистое юношеское лицо. Тяжелый рыцарский конь укрыт кольчужной сеткой, а поверх – яркой попоной из красных и белых квадратов, расположенных в шахматном порядке, красный крест на плаще, на шлеме, на щите, даже на сапогах.

      Народ по обе стороны дороги расступался, мы поравнялись с тремя монахами. Я остановил коня.

      – Благословите в дорогу, святые отцы.

      Все трое пробормотали короткую молитву, а отец Дитрих сказал тихо:

      – Рядом с блестящим юным рыцарем вы, сэр Ричард, сама скромность. Впрочем, скромность красит человека.

      – Да, – согласился я. – В серенький такой цвет.

      Он кивнул, в глазах не проскользнуло ни тени улыбки.

      – Иным серый цвет необходим, чтобы их не слишком замечали, не так ли, сэр Ричард? Не знаю, увидимся ли мы еще… потому хотелось бы задать вам вопрос, на который в другое время я бы не решился, чувствуя вашу уязвимость.

      Я проговорил настороженно:

      – Слушаю вас, отец Дитрих.

      – Сэр Ричард, почему все-таки в вашем сердце нет религии?

      Я посмотрел по сторонам, наклонился и сказал ему почти на ухо, чтобы не услышали закапюшоненные собратья:

      – Но ведь Бог в моем сердце есть?

      – Есть, – согласился он с некоторым колебанием. – Наверное. Возможно. Но религии уж точно нет.

      Я сказал негромко:

      – Если вернусь, считайте, что я не отвечал на этот вопрос. А если не вернусь, то считайте коммунистом и знайте, что религию я утратил по вине самой же религии. И ничего, жив.

      Он посмотрел на меня с ужасом и жалостью.

      – Сэр Ричард, религия и законы – пара костылей, которые ни в коем случае не следует отнимать у людей, слабых на ноги. Повторяю, ни в коем случае! Не все же сильные, коих ведет, как вы хорошо сказали, церковь, что внутри нас! Большинство – просто люди со всеми слабостями и дурью!

      – Я это запомню, – пообещал я. – В моем мире… моих землях больше опирались на один костыль, да и тот подгнивший… Прощайте, отец Дитрих.

      – Постарайтесь уцелеть, – попросил он.

      – Да уж, – ответил я, – к вящей славе церкви. Общение с вами мне дало немало.

      Решетка ворот заскрипела, поднялась с натугой. Стражники приветствовали нас, голоса хриплые, простуженные, но все держатся бодро, молодцевато, при нашем приближении всяк выпрямлял спину, разводил плечи и старался смотреть орлом или хотя бы львом. Сигизмунд наклонил копье, дабе не царапать свод, кони прошли бок о бок, копье снова нацелилось в синее небо, я видел, как Сигизмунд готов поскорее опустить забрало и копье, дабы пришпорить чудовище в шахматной попоне и метнуться на противника… хорошо бы – дракона, да чтоб огнедышащего…

      – Сиг, – сказал я доброжелательно, – расслабься.

      Он вздрогнул, покраснел,