Братья и сестры. Федор Абрамов

на лету подхватил Лукашин и резко повернулся к Лихачеву: – Партия вам, товарищ Лихачев, ответственный участок поручила. А вы… черт знает что устраиваете! Втаптывать в грязь зерно – да это же преступление!

      – Верно!.. Правильно!.. – взметнулись голоса.

      – Дайте слово сказать! – в первом ряду поднялась какая-то женщина.

      – Жена, жена, помолчи, – удерживал ее бритый, с длинным лицом старик.

      – Отстань! Ты всю жизнь молчишь – что вымолчал? Еще Мудрым прозываешься.

      В ответ ей горохом рассыпался смех.

      – Над чем это? – недоумевая, спросил Лукашин, подсаживаясь к Федору Капитоновичу.

      – Баловство наше… Софрон Игнатьевич до сорока лет холостяком жил, а тут взял да женился на молодой. Ну Мудрым и окрестили.

      – Крой, Дарка, не бойся!

      – И не боюсь, бабы! – разошлась Дарья. – У меня два сына на войне, да чтобы я боялась… Старшой-то, Алексей, в каждом письме спрашивает: как да что в колхозе, дорогие родители? А у нас хоть издохни на поле – все без толку. Как зачал ты, Харитон Иванович, подпруги подтягивать – дак чуру не знаешь. Бригадиров по номерам кличешь, а мы лошадей по имени зовем. А нашего брата, бабу, и вовсе за человека не считаешь… А где это слыхано, чтобы в мокреть пахать? Или мы до тебя не жили? Весь век соху из рук не выпускаем и с голоду не помирали. Ты об этом подумал?

      – Слышишь? – бросил Лихачеву Лукашин. Он был очень доволен, что так вот сразу удалось вызвать на деловой разговор колхозниц.

      Лихачев вскинул голову, рывком встал:

      – Вы что, против партии? Тыл подрывать?

      Невообразимый шум поднялся в клубе:

      – Ты нас партией не стращай!

      – Мы сами партия!

      – Она, партия-то, так велит разговаривать с народом?

      – Верно… как в другом Сэсэрэ жи – Дура… нету другого Сэсэрэ…

      – Тише вы, очумели! – возвысил голос Федор Капитонович. – Глотку давно не драли.

      – Не хотим тише!

      – Громче, бабы!

      – Это они в темноте наживаются, горло дерут… – зашептал, оправдываясь, Лихачев на ухо Лукашину. – А на свету ни одна не пикнет.

      Лукашин встал:

      – Базар, товарищи, нечего устраивать. Надо по-деловому, с пользой критиковать.

      – А мы без критики – так скажем…

      – Чего Харитона укрываете? – раскатисто бухнула из глубины зала Марфа Репишная.

      Женщины будто этого и ждали – повскакали с мест, завопили:

      – Не хотим Лихачева!

      – Будет, натерпелись!

      – Нам бы председателем-то с орденком который! – звонко выкрикнула Варвара и, мечтательно скосив горячий глаз на грудь Лукашина, подмигнула ему, как старому знакомому.

      В лампе металось пламя, гул перекатывался под сводами старой церкви. Лукашин, вглядываясь в разъяренных, размахивающих руками женщин, струхнул. Нет, он этого не хотел. Райком его на это не уполномочивал. Он вспомнил слова заврайзо: «Анархии в колхозе много. Лихачев немного подтянул, но еще недостаточно. Помогите. Старый,