Ошибка молодости (сборник). Мария Метлицкая

дочка.

      Уехала и уехала. Счастливого пути! И тут хороводами заходили потенциальные невесты: продавщицы, медсестры, парикмахерши и официантки из офицерской столовой. Такие круги наматывали, что от их напора он здорово сдрейфил. Но подоспел перевод в столицу. Вовремя, надо сказать, иначе он, кадровый офицер, молодой, крепкий, сильный духом мужчина, такого напора не выдержал бы.

      Дали комнату в общежитии. Обещали квартиру – намекнули: как окольцуешься, так сразу.

      Он рассмеялся:

      – Не дождетесь! В ближайшие планы это точно не входит!

      Надо еще от того предательства отойти. Обида была – чего скрывать! Живой ведь человек! К тому же мать ему написала: «Видела твою бывшую с новым мужем, беременную».

      Бог с ней! Пусть будет здорова и счастлива. Вот зла он ей точно не желал.

      К любимой Иннуле заглянул сразу, как устроился. За чаем долго болтали, вспоминали смешные случаи из его детства. Вернее, вспоминала Иннуля, а он краснел и смущался. Очень. Потому что рядом хлопотала прелестная молодая курносая и сероглазая женщина с прекрасным именем Люба. Любовь. Какое чудесное слово!

      А возле нее крутился и тоже был явно смущен такой же сероглазый и курносый маленький человек по имени Сережа.

      Поженились они через три месяца. Хотя предложение Женя ей сделал через две недели после знакомства. Потому что наконец понял, что такое настоящая любовь.

* * *

      Светуля – именно так, а не иначе – оказалась коллегой матери. Точнее – секретаршей райкомовского секретаря, босса, или «папы», как называли его за глаза. Светуля пришла на день рождения маман. С тортом собственного изготовления и букетом белых гвоздик.

      – Как невесте! – зарделась маман.

      Светуля накрывала на стол, протирала хрустальные бокалы и расставляла в вазах цветы.

      У маман был юбилей. Гостей пришло много, самое почетное место (кресло – не стул) досталось «папе». Он был громогласен, велеречив и внушителен. Много и шумно ел и, не дожидаясь тостов, частил с «беленькой». Впрочем, любил и речи – с усилием выпрастывался из кресла, стучал ножом по фужеру, призывая соблюсти тишину, и утомительно долго, путая падежи и не сдерживая отрыжку, пел осанну юбилярше, скромно потупившей глазки в тарелку. Не забывал и о «боевой подруге», своей секретарше Светульке.

      Та глазки не тупила. Только ручкой махала:

      – Да ладно вам, Василь Семеныч! Чего уж там. Работа такая!

      На кухне мать спросила Николаева:

      – Ну, как тебе Светулька?

      – Кто? – переспросил он.

      – Кретин ты, Петя, – ответила маман и бросилась в ванную на шум падающего тела.

      Василь Семеныч к тому времени был уже определенно «телом». Сразу вызвали личного «папиного» шофера Костика, который благополучно это «тело» и откантовал: сначала в черную служебную «Волгу», а потом – домой, в объятия горячо любящей супруги Антонины Палны, женщины крепкого сибирского здоровья.

      Вместе и переложили «тело» на широкую полированную румынскую кровать.