Капитан Филибер. Андрей Валентинов

взял с собой батарею вместе с Мионковским, нашим Рére Noel.

      – Что? – наконец, сообразил я. – Ломоносова? «Борода предорогая, жаль, что ты не крещена…»?

      Леопольд Феоктистович смущенно заерзал. За седую бороду его и прозвали Рождественским Дедом. За нее – и за то, что в отряд он пришел аккурат в сочельник, причем с большим и тяжелым мешком.

      В мешке была тщательно проложенная ветошью артиллерийская оптика. Подарок пожилого отставника, помнившего еще Шипку и Шейново, оказался очень к месту.

      Я поглядел в белое, затянутое льдом окошко. На войне – перерыв, до утра можно не спешить. Хоть Маяковского читай, хоть Ломоносова, хоть Андрея Вознесенского. Всяческие «янки» при дворе осчастливленных ими Артуров предпочитали Высоцкого, но гитары в хате не оказалось, да и отвыкли мои пальцы от «трех аккордов».

      Ладно…

      – Тоже современное, – объявил я. – Современней некуда.

      …Только через девять лет напишут.

      – Зато почти про нас с вами. Даже погода соответствует.

      Я вновь покосился на заледенелое окно. Партизанить в зимней степи – тот еще бал-маскарад. А впереди – февраль, страшный месяц «Доживи до весны»…

       – Широки просторы. Луна. Синь.

      Тугими затворами патроны вдвинь!

      Месяц комиссарит, обходя посты.

      Железная дорога за полверсты.

      Рельсы разворочены, мать честна!

      Поперек дороги лежит сосна.

      Дозоры – в норы, связь – за бугры, —

      То ли человек шуршит, то ли рысь…

      В будущем Ледяном походе корниловцы станут шарахаться от железных дорог, переходя их с боем, словно партизаны Ковпака. Мы поступали наоборот. Угля и паровозов в Каменноугольном бассейне хватало с избытком, а бесконечная паутина «железки» позволяла без особого труда исчезать на целые недели – как бы ни надрывались в телеграфах машины Морзе – появляясь там, где нас не ждали.

      Приходилось думать и о будущем. Конница у нас уже была, немного, конечно, всего три десятка сабель…

      – Эх, зашумела, загремела, зашурганила,

      Из винтовки, из нареза меня ранила!

      Ты прости, прости, прощай!

      Прощевай пока,

      А покуда обещай

      Не беречь бока.

      Не ныть, не болеть,

      Никого не жалеть,

      Пулеметные дорожки расстеливать,

      Беляков у сосны расстреливать…

      А еще мы начали устанавливать трофейные «максимы» на обычные сани. Выходило недурственно. По первой весенней траве побегут и рессорные тачанки-ростовчанки – пулеметные дорожки расстеливать.

      – Отменно, – констатировал поклонник кубофутуризма. – Только… Николай Федорович, беляки – это зайцы? Или… Мы?

* * *

      А еще он… А еще я временами начинал поглядывать на мир за стеклом с определенным сомнением. Не факт существования беспокоил – вот он факт, тронь рукой, не вселенские непостижимые законы, Эверетт с ними со всеми. Мир, маленький и совершенный, внезапно оборачивался чем-то слишком знакомым, до тошноты привычным.